– Я заметил, что моя соседка любительница глинтвейна, и мучает меня по ночам его восхитительным ароматом, – заметил однажды ночью сосед-бородач, перевесившись через перила лоджии. Разговаривать им мешала полупрозрачная пластиковая перегородка.

Глина не знала, что ответить на это и просто поздоровалась.

– Меня зовут Тимофеем Оржицким, можно Тимом, – сказал он и протянул большую ладонь, Глина вяло ее пожала и буркнула, что меня зовут Катей. По последнему паспорту она и была Екатериной Маликовой. Представилась, а сама подумала, что немолодой уже бородач, а всё еще Тимом кличут. Не дорос до звания Тимофея Батьковича.

Глина ему вежливо ответила, что как-нибудь в другой раз будет угощение, мол, поздно уже, да и глинтвейн весь выпит. Тимофей театрально вздохнул и ушел к себе, но почти сразу вернулся и сказал:

– Пускай всё выпито другим, но мне осталось, мне осталось, – и протянул ей потерянную связку белых бус. Они с гулким стуком ударились о перила, но не разбились. Глина ойкнула и встала с кресла. Сомнений не было, это были её бусы, выстраданные.

– Где нашел-то? – спросила она после дежурного «спасибо».

– Да, у двери лифта и нашел. Сразу подумал, что твои. Я тебя видел, когда ты в квартиру въезжала. На нашем этаже больше девчонок нет.

– Это мои, – коротко сказала Глина и сразу надела бусы на шею.

– Откуда они у тебя? – сказал Тим и зевнул, – необычные.

– Подарок, – с деланным равнодушием сказала Глина.

Больше говорить было не о чем, хотя Тимофею явно хотелось поболтать. Он снова повздыхал и пошёл к себе, а Глина осталась думать над тем, что к ней вернулись ее бусы, и теперь она под надежной защитой. И только под утро Глину словно ударило током: Тимофей видел бусы. Как?

На следующий вечер Глина отправилась на разведку. Она сварила глинтвейна, налила его в литровую керамическую кружку, захватила пакет с ванильными сухарями и нагло постучала ногами в Тимофееву дверь. Она была уверена, что он дома, так как слышала неясное бурчание за стеной. Тимофей был не один, а с каким-то волосатым типом, гораздо моложе его, примерно возраста Глины. Тип возился в ноутбуке и интереса к пришедшей девушке не проявил.

– О, как! – удивился Тимофей, – доставка еды приехала.

Он взял у Глины кружку и пакет, тут же поставил всё на низенький столик в полутемной комнате и пригласил следовать за ним.

– Знакомься, это Катя, моя соседка, – сказал он волосатому типу, – а это Олег, мы с ним э… работаем.

Глине было интересно, над чем они работают, но почти сразу стало ясно, что они верстают текст в какой-то мудрёной программе, и она облегченно вздохнула.

– Щас, пяток минут, и будем … – сказал Тимофей, извиняясь за свою занятость, и оставил Глину бродить по комнате. Девушка рассмотрела картинки на стенах, потом села на диван и стала трогать подушки. Одна ей сказала, что у Тимофея сегодня ночью сильно болела голова, и Глина сразу ее отложила, не успев скатать бусину. Ну, зачем ей такая дрянь? Вторая была в старой, но чистой ситцевой наволочке, вся сбитая в комок. «Эта уже будет поинтереснее первой», – подумала Глина. Тимофей в её сторону не смотрел, потому девушка взяла подушку и нагло начала ее щупать.

– Тимочка в детстве такой ласковый был, чудо, а не ребенок, – доверительно сообщила ей подушка, – Его тетка Людмила меня гусиным пухом набила, все перья перебрала да выбросила. Чтобы ни одного остова, ни одной колючки. Гуси у нее были жирные, ходили во дворе вперевалочку. Один гусь за пятку Тиму ущипнул, так на другой же день тетка негоднику шею скрутила. Тетка не слишком-то добрая была, а вот Тиму любила, он больше всех племянников на ее покойного любимого брата Николая Тимофеевича был похож. Такие же глаза голубые, такие же кудри медные. Тетка всё приговаривала, что братушка ее ласковый был, а всё ж любил налево ходить, как бы Тимочке не передалось. Дай бог в Оржицких пойдет, там все верные…

Мелкая розовая бусинка упала в руки Глины, и та сунула подарок в карман. Тимофей вздрогнул и повернулся к Глине. Та с невинным видом листала какой-то альманах. Она нашла там фамилию Оржицкого.

– Ты стихи пишешь? – удивленно спросила она.