Переверзев отшатнулся и бросился к двери, не известно, что мелькнуло в его голове, но он завопил не своим голосом и стал барабанить кулаками и пятками в дверь, стараясь не поворачиваться к дочери спиной.

Глина захохотала. Василёк открыл дверь и удивленно застыл на пороге.

– Чо ты тут, нагад, хулиганишь? – спросил он Глину, – ты это, давай, нагад, не наглей. С отцом тебе повидаться привелось, а ты, нагад, напугала старика до усрачки.

Василёк закрыл дверь и в замке повернулся ключ. Переверзев остался с Глиной наедине, и они услышали звук удаляющихся шагов охранника.

– Как там мать? – спросила, успокоившись, Глина.

– А, мать? Нормально мать, – ответил Переверзев, не отходя от двери.

– Раз уж мы свиделись, – сказала резонно Глина, – настало время икс или че, как тебе больше нравится. Говори мне правду, ты знал, отчего Марина умерла?

Переверзев помолчал и сказал нехотя.

– Ничего я тебе не скажу, дочка, – в его словах впервые Глина услышала какое-то подобие отцовской ласки, – меньше знаешь – крепче спишь.

– Тебе дали лекарство от опухоли за Маринку? – допытывалась Глина, но Переверзев только мотал головой.

– Знаешь, я бы могла вытянуть из тебя все жилы, намотать их вот на свой кулак, – Глина приблизилась к нему и сунула свой кулачок прямо Переверзеву под нос, – но я хочу, чтобы ты сам покаялся. Чтобы мне не пришлось тебя убивать.

– Что было уже не изменить. А ты в большой опасности, Галя, – удрученно сказал отец, – за тобой идет охота. И даже хорошо, что тебя тут охраняют. Дольше проживешь. Маринку мы вот, не уберегли. Больше ничего не скажу.

Он закрыл лицо руками и заплакал.

Глина этого никак уж не ожидала. Она заглянула отцу в его опущенное, искаженное рыданиями лицо. Неужели он мог раскаиваться?

Эмбрас позвала к себе Переверзева и спросила, удалось ли ему повлиять на дочь. Тот испуганно залепетал, что сделал все, что мог, даже слезу пустил, но больно девчонка оказалась несговорчивая.

– Знаешь, что я с тобой сделаю, червяк ты этакий? – хищно спросила Верёвкина, приближая к нему свое густо накрашенное лицо, – пожалеешь, что на свет родился.

– Э, дамочка, – запротестовал Переверзев, – вы так зря. Думаю, что кроме Глины у вас никакого серьезного колдуна. Не хотите ее терять – ищите подход к ней, а меня из Бабяково зря притащили сюда.

Верёвкина отпрянула и посмотрела с ненавистью на это ничтожество.

– Люди есть, серьёзные. За Глину хорошее отступное предлагают, – сказала вдруг Тамара Петровна, постукивая тонкой сигареткой по открытой пачке – если бы я Глину не любила, как свою дочь, продала бы её нахрен. Вот и хочу с вами посоветоваться, что с ней делать.

– Может, вы её тут пока подержите, под присмотром? А проблема сама рассосётся, – малодушно предложил отец Глины.