— Что-же ты молчишь? — обратился ко мне Егор, — говори…

— Хочу работы, — сказал я, — и фатеру здесь.

— Фатеру? Больно ты скор. У меня живут люди известные, податные, а ты из каких будешь?

— Я в приказчиках служил, отказали, заливаю не в меру; хочу попробовать траурщиком.

— Попробовать! Тут нечего пробовать! У нас строго, и кой-кого не берём! Если Егор за тебя поручится…

— Чего поручится? — перебил я, — Я могу залог внести, обеспечение; у меня хошь сто рублей найдётся.

— Ну, коли залог есть — пробуй. Условия ты знаешь?

— Нет.

— Цена у нас за похороны шесть гривен. Пятак мне — пятьдесят пять копеек на руки получаешь; чайные от господ. В бюре чайных просить ни-ни, там положение девять гривен — 85 на руки и больше никаких.

— Ладно, все равно!

— Если жить у меня желаешь, то полтора рубля в месяц за фатеру. Харчись как знаешь в Малковом.

— Я согласен. Я вам красный билет[136] в залог предоставлю и останусь сегодня же. Паспорт у меня на той квартире, я после принесу.

— Оставайся. Коли деньги есть, паспорт неважная вещь. Паспорт будет, у кого есть деньги. Деньги-то не у кажинного есть, а паспорт у всякого. Как звать тебя?

— Миколаем! Так, дядя Ефим, вот десять рублей. Мы пойдём с Егором спрыснем мою службу, а после я приду ночевать. Завтра не назначишь меня?

— Приходи в четыре часа на площадь — может и попадёшь.

Егор стал прощаться. Ефим проводил нас до двери и показал мне свободную койку.

Мы ещё только спускались с лестницы, как нас нагнал какой-то молодой парень с рыжими усами, в картузе и со светящимися, как у кошки, глазами.

— Егорка, ты что ж нынче траурщиков сватаешь и бежишь? Ах, ты косой дьявол! Да ты лучше по Малкову переулку не ходи! Шапку снимем и затылок намылим! Это что за гусь? — ткнул он пальцем на меня.

— Пойдём, пойдём, леший, жри!

— Это Касьян, — рекомендовал Егор картузника; — лихой траурщик на все руки, прошёл огонь и воду; первый игрок на Горячем поле! Ты познакомься с ним! Пригодится, если сойдётесь.