«Г-н Имрек <…> говорит: “<…> стихотворение г. Некрасова «В дороге» <…> было бы очень хорошо,
Таким образом, отзывы Белинского о поэзии Некрасова в контексте его суждений о «натуральной школе» лаконичны, одобрительны, иллюстрируют дорогие критику мысли об актуальных задачах литературы. Но эти отзывы не раскрывают читателю «поэта истинного» Некрасова и «сущность его натуры». Объяснение этому кроется частично в условиях журнальной этики и цензуры, частично – в роли издателя, которая и поглощала время и силы Некрасова, и, очевидно, была более востребованной в кружке Белинского.
Частичное объяснение, как представляется, можно найти в еще одном указании на литературную традицию в автобиографической записи Некрасова.
§ 2. Преемственность Некрасова по отношению к М. Ю. Лермонтову и оценка Белинского
Преемственность Некрасова по отношению к М. Ю. Лермонтову была указана еще современниками. Так, Г. П. Данилевский заметил в 1850 г.:
«Г-н Некрасов – издатель одного из лучших наших журналов – писал очень мало стихов. Но все, что ни написал он, – истинно прекрасно и интересно. Если бы не трудный род поэзии, по-видимому более всего близкий его природе, он мог бы стать одним из любимейших поэтов русской публики, до сих пор перечитывающей “Демона” и “подражания Гейне” Лермонтова. <…> Г-н Некрасов
Не останавливаясь подробно на позднейших сближениях Некрасова и Лермонтова в прижизненной критике, напомним, что в классических работах Б. М. Эйхенбаума[407] подробно рассматриваются такие вопросы, как прозаизация стиха, ритм и интонация у Лермонтова и Некрасова как преемника его традиции. В литературоведении XX в. к этой проблеме обращались многие исследователи. Их наблюдения и библиография трудов приводятся в статье И. А. Битюговой в «Лермонтовской энциклопедии»[408]. Вкратце проследим общеизвестные факты, перечисленные исследовательницей.
Мотивы и цитации из Лермонтова отмечаются еще в сборнике «Мечты и звуки». Затем Некрасов обращается к перепевам, перелицовкам, пародийному обыгрыванию тем и мотивов, размеров и рифм. Одним из таких опытов стало его стихотворение «Колыбельная песня», опубликованное в «Петербургском сборнике», вызвавшее резкую критику и повлекшее за собой вызов Некрасова к управляющему III отделением Л. В. Дубельту (Летопись I: 208).
Обращение Некрасова к творчеству Лермонтова происходит в контексте разговоров с Белинским. В эти годы в массовом сознании Лермонтов ассоциируется с романтической традицией и, в частности, с творчеством А. А. Бестужева (Марлинского): полярностью и исключительной силой чувств героя, протестным пафосом, усилением субъективного, личностного начала. Белинский, называвший прозу Лермонтова «противоядием чтению повестей Марлинского»
Эта оценка и интерпретация Белинского вызывала несогласие. Так, П. А. Плетнев замечает:
«Белинский задает себе тему, что должен писать поэт. После прикладывает к этой задаче произвольно выбираемые из него места, имеющие сходный предмет с его темою. Встречая у поэта особенности от его произвольных требований, он начинает глумиться над автором, называя его рабом идей того века или поклонником тогдашних пороков, и думает, что прекрасно уничтожает тем его достоинство, подтверждая, что оно прочувствовано лишь Лермонтовым, который по его воззрению везде верен одной высоко-философической идее: ругать и презирать человечество в виде произвольно сотворенных им уродов» (I: 28; письмо к Я. К. Гроту от 6 марта 1843 г.)
Отметим также частые замечания «Северной пчелы» о преемственности «натуральной школы» по отношению к Лермонтову в неоправданно критичном взгляде на жизнь[409].
Действительно, Белинского привлекает в лермонтовском творчестве пафос протеста и отрицания: «Отрицание – мой бог», – пишет он Боткину
На тематическом уровне это «отрицание» легко прослеживается в стихотворениях «Родина», «В неведомой глуши, в деревне полудикой…» (к которому Некрасов впоследствии приписал подзаголовок «(Подражание Лермонтову)» (1:590–591) и ряде пародийных стихов. Несмотря на «восторг», вызванный стихотворением «Родина», Белинский не упомянул в печати эти стихи. Стихотворение «Родина» было впервые опубликовано в 1856 г. (1:585), а «В неведомой глуши, в деревне полудикой…» – в 1851 г. (1:590), – спустя годы после смерти критика. Ни цитация этих стихов, ни какая-либо ссылка в его критической статье была невозможна. Однако в отзывах Белинского о Некрасове и не просматривается каких-либо допускающих намек на эти или сходные стихи рассуждений о преемственности молодого поэта по отношению к Лермонтову, чьи произведения продолжали публиковаться после его гибели.
Причины, почему Белинский промолчал, понятны. Во-первых, подражательность, а затем ученическое освоение в творчестве Некрасова этих лет были самоочевидны. Во-вторых, по всей видимости, Белинский рассматривал преемственность Некрасова по отношению к Лермонтову (и преемственность по отношению к Гоголю) как популяризацию писателем «без поэтического или художнического таланта» идей великих писателей и поэтов. В этом смысле под «задатками отрицания» можно предполагать идейно-тематическое наполнение, выражающееся в диапазоне от пародии до инвективы и широко использующее антитезы, характерные для стихов Лермонтова[410]. И в отношении ранней лирики Некрасова такое предположение и правомочно, и достаточно.
Но анализ более поздних его лирических произведений показывает, что идея «отрицания» была воспринята Некрасовым более глубоко. Такому анализу посвящена специальная статья[411], в которой рассматривается развитие поэтической мысли на примере текстов, содержащих формулу «любить и ненавидеть»[412], с учетом контекста – бесед поэта с Белинским, склонным открыто выражать крайние формы любви и ненависти и ждать этого от других.
Кажущаяся по свидетельствам мемуаристов антитетичность мышления Белинского корректируется его признанием, сделанным в письме к В. П. Боткину:
«Безумная жажда любви все более и более пожирает мои внутренности, тоска тяжелее и упорнее. Это мое, и только это мое. <…> Я начинаю любить человечество маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную»
Этот ход мысли отражает усвоенное Белинским понятие диалектики в философии Гегеля: переход одного определения в другое и заложенное в определении самоотрицания[413]. Несмотря на декларируемое Белинским отчуждение от идей Гегеля, судьба учения немецкого философа в его наследии была более сложной. И мысль о «задатках отрицания» в поэзии Некрасова и Лермонтова на языке Белинского означала не только протестное отношение к социальной системе. В таком ракурсе мысль художника, действительно, способна переродиться в статичную оценку, опирающуюся на антитезы (благо – зло, порицать – прославлять и т. п.), и поэтическое произведение будет сведено к «дидактике», в которой современники зачастую упрекали поэта. В словах о «задатках отрицания», как представляется, необходимо видеть не наличие антитез, отражающих полярные явления и вызываемые ими чувства, но контекстуальные семантические отношения между антитезами. Развитие этих смысловых нюансов и дает основания для оценки потенциала поэтической мысли. В данном случае анализ должен учитывать исторически актуальный для критика и поэта – его ученика – тезис об отрицании как необходимом условии развития отдельной мысли.
Обратимся к анализу поэтического текста Некрасова. Отметим, что попытки увязать произведения Некрасова с общественно-политическими и общественно-литературными событиями и полемиками, определить прототипы и протосюжеты, при всей их продуктивности, выдают подход к этим стихам как к прозе – с оговоркой о стихотворном размере и рифме. Между тем еще Ю. Н. Тынянов в статье «Стиховые формы Некрасова», посвященной роли прозаизмов в произведениях поэта, констатирует применительно к Некрасову: «Поэтическое произведение отличается от прозаического вовсе не имманентным звучанием, не ритмом как данностью, не музыкою, непременно осуществленною», а «заданным рядом, ключом. Это создает глубокую разницу между обоими видами; значение слов модифицируется в поэзии звучанием, в прозе же звучание слов модифицируется их значением. Одни и те же слова в прозе значат одно, в поэзии другое»[414]. Осмысление