Многое о его служебной деятельности можно было бы почерпнуть из архивов тех провинциальных учреждений, в которых он служил. Но в настоящее время документы эти, вероятно, более чем затруднительно найти, так как все провинциальные архивы разорены.
В свое время я предполагал поездить по России и порыться в этих самых архивах для собрания материала, относящегося к служебной деятельности отца, но неимение достаточных средств материальных, заставляющее меня сиднем сидеть на службе, дозволяя себе лишь недолгие отлучки на предмет лечения жены, не позволили мне заняться этим делом.
Быть может, однако, еще имеется возможность добыть кое-какие архивные сведения о служебной деятельности моего отца, и во всяком случае, по моему мнению, было бы интересно произвести розыск этих данных, которые могли бы быть собраны и изданы к столетию со дня смерти.
Кончина императора Александра II и Щедрин[285]
K. M. Салтыков
Как, очевидно, помнят пензенские старожилы, М. Е. Салтыков, известный в литературе под псевдонимом Н. Щедрин, занимал в семидесятых годах прошлого столетия пост управляющего Пензенской казенной палатою[286], которая благодаря его стараниям обогатилась библиотекой, коей может позавидовать любое казенное учреждение.
В своих литературных трудах Щедрин всегда ратовал за уничтожение крепостного права, и, как мне лично известно, его сатира имела немалое влияние на проведение в жизнь акта 19 февраля 1861 года.
За эту реформу Михаил Евграфович прямо боготворил Царя-освободителя, и понятно, что мученическая кончина императора вредно повлияла на и без того расшатанное здоровье Щедрина[287].
Помню, как сейчас, хотя мне было тогда всего девять лет, – день 1 марта. Мы с сестрой в сопровождении гувернантки-немки М. П. Петерсон отправились по обыкновению гулять в Александровский сад, рядом с Адмиралтейством.
Играли мы там с другими детьми, как вдруг где-то невдалеке раздались один за другим два-три выстрела, как бы из пушки. Мы мгновенно остановились играть и, полагая, что стреляют со стенки Петропавловской крепости, бросились к нашей гувернантке, которую мы, как все дети вообще, считали всезнающей, с вопросом, по какому такому случаю стреляют.
Однако вопрос остался без ответа: всезнающая, по нашему мнению, немка никакого объяснения нам дать не могла. Разочарованные, возвратились мы к играм, но вдруг возникшее волнение около нас заставило гувернантку вывести нас из сада, усадить в карету и отвести домой. На Невском проспекте, к нашему с сестрой вящему удивлению, было необыкновенно шумно и суетливо. Шныряли взад и вперед жандармы, полиция растерянно бегала во все стороны, ходили патрули… Я, конечно, тогда не знал, что совершилось ужасное злодейство, а именно цареубийство!
Но вот подъехали мы к дому Красовской (по Литейному проспекту, около дома Победоносцева) и затем поднялись на третий этаж[288].
Здесь меня встретило необыкновенное зрелище, которое никогда не изгладится из памяти: на пороге квартиры стоял мой отец, облаченный в халат, имея свой плед на плечах. Он, который вследствие болезни никогда и никуда не решался выходить из квартиры, не будучи тепло одетым, стоял на пороге и с тревогой глядел на нас:
– Убили… Убили… – спросил он трясущимся голосом.
Мы с сестрой да гувернанткой ничего не понимали и, понятно, вытаращили глаза. Тогда Михаил Евграфович махнул сердито рукой и ушел к себе, а мы последовали за ним. Узнал отец об убийстве царя от князя Абашидзе, занимавшего квартиру напротив нашей, но князь ничего особенного сообщить не мог. Тогда посланы были посыльные к лейб-медику СП. Боткину и тогдашнему премьеру графу Лорис-Меликову, которые оба были друзьями отца, и в конце концов добились мы ужасной действительности.
Повторяю, я был тогда совсем мал, но помню, как ужасно было горе отца… Состояние его здоровья стало ухудшаться, и спустя некоторое время с ним случился первый удар, а потом и второй, унесший великого человека туда, откуда никто не возвращается[289].
М. Е. Салтыков в воспоминаниях племянницы
(из архива С. А. Макашина)[290]
Публикуемые ниже воспоминания принадлежат Ольге Ильиничне Зубовой (1861–1945), племяннице М. Е. Салтыкова, дочери его младшего брата Ильи[291]. Девочкой, в доме отца, она жила рядом с бабушкой Ольгой Михайловной, которую хорошо помнила. Знаменитого же своего дядю знала по его приездам в Тверскую губернию в 1870-е гг., впоследствии встречалась с ним в Петербурге. Известность дяди-писателя заставляла смотреть на него заинтересованными глазами, однако, судя по всему, контакты Салтыкова с племянницей не были слишком тесными, и восприятие личности Салтыкова в значительной степени определила мать мемуаристки Аделаида Павловна, на суждения которой она не раз ссылается.