– Семью потом перевезёшь. Всё, отказы не принимаются. Либо едешь в Петерсбурх, либо туда, куда ты и телят не гонял. Ясно?
– Ясно… – мне стало жаль Макара, поэтому решил подсластить ему пилюлю:
– Поехали, поехали, не сомневайся. А я в дороге расскажу, как то же самое, но без проволоки сделать. Сигнал можно и «по воздуху» передавать.
Железный аргумент оказался. Стрелка на весах сомнений Косолапова мгновенно склонилась не деление «Еду!». На несколько секунд он завис, оценивая перспективу, потом, встряхнув головой как собака, которой в уши попала вода, он резво покинул нас, сославшись на необходимость готовиться в дорогу.
Остаток дня, я всё же провёл с конём. Без фанатизма, правда. А на следующее утро двор стронулся из Москвы в Питер. Машка так и не вернулась…
Глава 9
Дорога до северной столицы получилась унылой. Природа раздождилась вовсю. Мелкая морось сменялась грозовыми ливнями, звонко молотившими миллионом молоточков по сочной листве. Даже в те редкие мгновенья, когда переставало лить с неба, влажность не уменьшалась ни на каплю. Нагретая земля парила, отдавая воду, щедро пролитую небесами. Низины вскипали зыбким маревом тумана, редкие возвышенности обдувались ветрами, но не просыхали ни на минуту. Копыта и колёса замешивали жидкую грязь, щедро разбавляемую матерком возниц и прислуги. И только поздними вечерами, как в насмешку над путешественниками, на небе развиднялось, и иногда даже уходящее солнце дразнило оранжевыми закатными лучами, чтобы уступить место на небосклоне далёким мерцающим созвездиям. А с утра всё начиналось заново.
Мой запал на верховое путешествие был очень быстро погашен хлябями небесными, так что я всё чаще гостил в карете императрицы, которая больше напоминала дом на колёсах: с комнатушками, печкой, столовой. Благо не гнали. Видимо интерес к моему обществу не пропал. Да и не приходилось голову ломать – на кого оставить Аурума. Для этого были специально обученные люди. Вот только конь, чувствуя, что я в очередной раз собрался в тепло и сухость, укоризненно смотрел на хозяина-изменника. Ну, ничего. Каждый раз возвращаясь, я задабривал его чем-нибудь вкусненьким.
В последний перегон всё изменилось. Уже с утра небо, хоть и затянутое тучами, не проронило ни единой слезинки. Постепенно разгулявшийся ветер принёс запахи большой воды, к которой мы приближались с каждой верстой, и разогнал тучи. Как раз в тот момент, как мы пересекли городскую границу, небо очистилось полностью, и умытый дождями Питер засиял в ярком солнце, встречая царский поезд. Если Калуга узнавалась с большим трудом, Москва – более-менее, и то, за счёт Кремля, то Петербург, естественно, его центрально-историческая часть как будто перенёсся из моего времени. Хотя, нет, не перенёсся. Просто на фоне других виденных мной городов, этот выглядел моложе, что ли. И не мудрено – ещё живы были люди, которые помнили, как на здешних болотах квакали лягушки, а никаких домов и в помине не было. И я вдруг понял: именно сейчас было то, настоящее, часть из которого сохранится до моего времени. Внезапно накатила ностальгия щемящей волной, вышибающей слёзы, которые я смахивал украдкой, пока мы лихо грохотали по Невской першпективе.
Началась разгрузочная суета, и я как-то упустил тот момент, когда все знакомые лица, включая Екатерину, Орловых, и даже Макара Косолапова куда-то подевались. Обо мне забыли, или решили, что я по обыкновению держусь где-то поблизости. Ну и ладно! Мне сейчас самое то – побыть одному. Я спустился к реке, к пустому причалу, пробираясь сквозь кучи строительного мусора, непонятно каким образом очутившегося перед царской резиденцией. Невская вода, подёрнутая мелкой зыбью, равнодушно скатывалась к Финскому заливу. Мелкие рыбёшки сновали в прибрежных водорослях. Петропавловский шпиль, окружённый мощными стенами крепости, гордо вздымался на противоположном берегу. По реке сновали как мелкие лодчонки, так и массивные деревянные левиафаны. Нева жила своей жизнью, как будет жить ещё столетия, равнодушно взирая на человеческую суету, кормя окрестных обитателей, перевозя на широких плечах их самих вместе с грузами, грозя внезапными страшными наводнениями.
Шло время. Полчаса, час, а я всё сидел, заворожённый видом. Ностальгия потихоньку отползала, сменяясь просто грустной созерцательностью. На что там, говорят, можно смотреть бесконечно? Огонь, воду, и на то, как другие работают? Вода, по крайней мере, в наличии.
Шум наверху постепенно затихал. Что ж, надо и мне двигаться, а то схватятся, ещё в розыск объявят. Да и холодно стало столько времени на камне просидеть. Поднимаясь от реки, я усмехнулся – вот будет прикольно, если меня сейчас не пустят. Объясняй тогда – кто ты, откуда, и зачем к императрице рвёшься.
Перед входом уже никого не было, только где-то у дальних дверей была сложена горка дорожного скарба, которую споро растаскивали несколько бородачей. Да ещё, из тех дверей, куда удалилась знатная часть приехавших, мне навстречу буквально выкатился парень лет двадцати пяти. На лице его застыло какое-то восторженно-отрешённое выражение. Меня он явно не заметил, спеша по своим делам. Оттого мы столкнулись посередине лестницы. Я пытался отскочить с его траектории, но недостаточно проворно. Причём я исхитрился удержаться на ногах, потому что в последний момент приготовился к столкновению, а вот он – нет. Кубарем, конечно, не покатился, но пару ступенек пятой точкой пересчитал.
Явно опешив от такого неласкового возвращения с небес на грешную землю, он раздражённо уставился на меня
– Ты кто ещё такой? – спросил он тоном, не предвещающим мне ничего хорошего. Ну вот – осталось мне только повторить подвиг Д’Артаньяна и нарваться на дуэль с главными забияками столицы в первый день приезда. Вот только шпагой я не владею, от слова «совсем».
– Степан я. Тимошкин. Только из Москвы приехал, вместе с двором.
Эмоции поразительно быстро менялись на его живой физиономии. Только что готов был мне в глотку вцепиться, как вдруг расцвёл в дружелюбной улыбке:
– А! Так это ты? Куда пропал? Тебя уж обыскались, чай. Собственно ты мне и нужен. А чего толкался-то?
– Я толкался?! Да ты сам меня чуть не сшиб. Чешет, такой, весь восторженный, как ясно солнышко сияет, и не замечает никого вокруг, – гроза явно миновала. Незнакомец явно был не настроен повторять историю, сочинённую Александром Дюма. Я помог ему подняться.
– Да? Ну, может быть, – не стал спорить он. – Я вообще тоже тебя искал, только не очень представлял, как ты выглядишь. Кстати, меня Грицем зовут. А тебя? – тут он сообразил, что сморозил глупость и шлёпнул себя ладонью по лбу. – Ах, да! Что ж это я? Ты ж Степан! А я, значится, Гриц. Григорий Ляксандрыч Потёмкин. Вот и зазнакомились. Пойдём-ка, Степан, а то Екатерина уже рвёт и мечет по тебе.