– Так ты тоже с ней спал? – удивлённо воскликнула Настя.
– Конечно, а как ты откажешь царице?
– А как же Кощей?
– Кощея это интересовало меньше всего. Ревновать женщину, которую ты не имел физически, может только наивный юноша, коим Кощей никогда не был. Поэтому к царице выстраивалась очередь из молодцов, желавших доказать себе и другим, что они самые великолепные любовники в Омутени.
– И что, были фавориты?
– Я же подчеркнул – она занималась этим только из любви к себе, не особо выделяя кого-то из многочисленных особей, трудившихся над её телом. Но мы отвлеклись от основной темы. Итак, Глафира стала служанкой. Кощей не очень обращал на неё внимание, но его раздражало, что девушка постоянно обнажала, будто невзначай, некоторые скабрёзные места, пытаясь вызвать его интерес. В итоге Кощей поставил её помощницей казначея, а когда того казнили за растрату, то повысил Глафиру до должности главы царской казны. Добавлю, что обязанности хранителя Глафира выполняла отменно. Сказались её расчётливость, скупость, страх перед Кощеем и благодарность за сбывшиеся мечты о доходной должности при дворе.
– Как Глафира стала Ягой?
– Кощей всем давал прозвища. Меня он звал Колобок.
– Ты, вроде, не толстый.
– Как-то Кощей пошутил, намекая на мою пронырливость: «Колобок между ног», а может он намекал на мою близость к Елене, я не знаю, – смутился Федот.
– Надо же, ироничный шутник ваш Кощей. Продолжай.
– У царского писаря был сын – Агей. От дворцовых отпрысков он отличался умением красиво говорить. Порой, когда его собирались высечь за провинность, он так заговаривал зубы экзекутору, что тот напрочь забывал для чего держит в руках розги. Кроме того, его любимым коньком были интриги – тут ему не было равных. Всех перессорить, а потом помирить, да ещё извлечь из этого выгоду – такое дано не каждому.
Агей начал присматриваться к Глафире, когда она стала хранителем казны. Не берусь утверждать, что у них возникли глубокие чувства, но пару раз их заставали в укромных местах в момент соития. Этому мало кто придавал значения, но спустя несколько лет оказалось, что у Глафиры есть маленький сын, который растёт в деревне недалеко от столицы. Надо добавить, что за Агеем закрепилась слава хлыща, не пропускавшего ни одной мало-мальски симпатичной девушки. Его умение – заболтать и очаровать, позволяло добиваться расположения у самых чопорных и осторожных девиц. Предполагаю, что Глафира не смогла смириться с такой любвеобильностью Агея, и они прекратили отношения. Правда, с тех пор никто не видел возле Яги никого, кто мог бы похвастать её вниманием к своей особе. Похоже, она выбрала одиночество и карьеру взамен радостей семейной жизни. А Агей, погуляв ещё несколько лет, женился, и родилась у него дочь Прасковья, но жена его через год скоропостижно умерла, и мне кажется, что он об этом не особенно горевал.
– Агей – это Балабол? Я так понимаю, – помрачнела Анастасия.
– Именно так.
– Как зовут сына Яги?
– Если мне не изменяет память, то зовут его Курьян.
Реанимация
Настя проспала несколько часов, но сон не принёс отдохновения. Первая мысль о Балаболе моментально вернула её к реальности, заполнив разум картинами мщения. Всё так складно сошлось в этом коварном пасьянсе, что возникло чувство некоторой предопределённости. «Хорошо бы получить больше информации, но сейчас важнее навестить Кощея», – подумала Анастасия, отправляясь к Платону.
В склепе ничего не изменилось, за исключением пропажи одной из шпалер. Платон был чуточку возбуждён и даже пытался немного шутить, сравнивая склеп со своим пристанищем в горе, но в этом было что-то расслабляющее.