История 31-летней Натальи
Мы с мужем планировали беременность и тщательно готовились к появлению ребенка: ходили на курсы для будущих родителей, устраивали фотосессию. Свою беременность я практически не замечала, чувствовала себя прекрасно – работала до выхода в декрет и училась до девятого месяца.
Роды прошли легко, моя акушерка назвала их «подарочными». Я, кстати, рожала платно – со своей акушеркой, без эпидуральной анестезии и стимуляции. Всю ночь, когда были схватки, я провела дома: набрала ванну, зажгла свечки, сидела в воде и разговаривала с ребенком. Муж спал. Не могу сказать, что мне было как-то особенно неприятно, – боль была вполне терпимой. Я вела себя очень спокойно, и акушерка решила, что у меня тренировочные схватки. Под утро она предложила все-таки съездить в роддом, и там выяснилось, что у меня уже десять сантиметров раскрытия. Я родила за два часа, и в тот же день вечером мы уехали домой, потому что в роддоме не было свободных палат совместного пребывания (это те, в которых мам не разлучают с малышами).
Первый месяц все было более или менее нормально. Мне, правда, казалось, что ребенок постоянно плачет. Сейчас, когда я вспоминаю то время, понимаю, что это было совсем не так: он был относительно спокойным, хотя, конечно, приходилось кормить его ночью. Днем я не могла спать, когда спал малыш, потому что соседи делали ремонт и был постоянный шум. При этом я была полна сил и готова сворачивать горы – мне никто не объяснил, что эту энергию лучше расходовать только на себя и на ребенка, заставлять себя спать, быть дома и никуда не выходить хотя бы первые два-три месяца после родов. Я тут же начала работать, планировать путешествия, очень много писать в фейсбук – мне казалось, что скоро я стану суперблогером. Сейчас я думаю, что из-за этой бурной активности я перенапряглась и устала.
Это была середина января, на улице снегопады и морозы, погода ужасная, погулять не выйти. Весь первый месяц я держалась, но было сложно. К восьмому марта я сказала мужу, что больше не могу, надо куда-то уехать. У меня было ощущение, что мне нужна помощь и что я не справляюсь сама. Я позвонила маме в Петербург – сама я живу в Москве, – но она сказала, что приехать не может. Сестра тоже не смогла мне помочь. Я не понимала, куда бежать. Тогда мне пришла в голову странная идея – поехать в Грузию. Я раньше бывала там, и мне очень нравилось: тепло, душевно, гостеприимно и очень любят детей. Это звучит странно, но я сказала мужу, что нам надо ехать в Тбилиси, потому что там мне будет легче.
Мы полетели с полуторамесячным ребенком в Грузию, сняли гостиницу, и спустя три дня меня окончательно накрыло. Первые два дня я толком не спала: мне было неудобно, что мы в гостинице, ребенок плачет, нас все слышат и так далее. Казалось, все стало еще хуже, чем дома, но, когда муж предлагал лететь домой, я говорила, что нам надо остаться, – это было похоже на навязчивую идею. Он не понимал, что со мной что-то не так, мы начали ссориться и спорить, оставаться нам или уезжать. В какой-то момент мне стало совсем плохо: я начала бредить, появились галлюцинации. Я плохо помню, что делала, но, кажется, кричала на мужа и просила его мне помочь, сделать что-нибудь. Он, конечно, не понимал, что именно. Он долго не вызывал врача, но в какой-то момент все же решился позвонить в скорую, и мы поехали в психбольницу. Я пробыла там сутки: врачи сделали укол, чтобы я заснула, и бо́льшую часть времени я проспала. Я смутно помню, что мы разговаривали с каким-то профессором, он дал нам выписку, и еще несколько дней мы пробыли в этой гостинице, пока я приходила в себя. Потом мы улетели в Москву, и там я легла в больницу с диагнозом «психоз».
Первые два месяца жизни сына я кормила его грудью и все время адски хотела есть. При этом я очень боялась поправиться, поэтому не могла расслабиться – записывала, что ем, пыталась ограничивать себя в еде. В Грузии мне так хотелось есть, что по ночам я спускалась на ресепшен и искала что-нибудь съедобное. Однажды нашла вяленую рыбу и съела ее с хвостом и головой! Думаю, этот голод и ограничения тоже сыграли свою роль в развитии болезни.
Когда я оказалась в московском стационаре, мне стало мерещиться, что кто-то настраивает телевизионные каналы специально для меня и что между эфиром и тем, что мне говорят врачи, есть какая-то связь. Еще была мысль, что люди, которые проходят за окном, тоже знают, что я здесь лежу. Я пыталась рассказывать об этом врачам, но мне трудно было сформулировать, что я имею в виду. В больнице я пробыла около двух недель и в последние несколько дней уже казалась самой себе адекватной. Оставаться там я не могла, потому что мне было очень некомфортно: там лежали люди с тяжелыми психическими заболеваниями. Я один раз сходила на групповую терапию и больше не захотела там появляться. Мне назначили нейролептики. Врачи говорили, что такой психоз может случиться на фоне родов, что это нормально. Вообще с докторами мы общались мало, в основном меня лечили препаратами.
Когда я выписалась из московской больницы, мы поехали в Петербург к моей маме – она согласилась помочь с ребенком. Там я стала регулярно ходить к психиатру. Дважды врач уговаривала меня снова лечь в стационар – в итоге в Петербурге я лежала в больнице два раза по несколько дней. Меня клали в отделение, где лечились больные без страшных психиатрических диагнозов, в основном с депрессией. Родственники могли посещать меня почти без ограничений. Там были ежедневные беседы с психиатром, то есть я не просто лежала и пила таблетки. Нейролептики, кстати, я пила в общей сложности около года.
Мои близкие были шокированы этой историей. Муж вовремя собрался и настроился просто действовать. Он общался с врачами, решал вопросы с ребенком, все на себе тащил и разруливал. Сестра была в ужасе, смотрела на меня круглыми глазами и не понимала, как со мной общаться. Мама не видела меня в остром состоянии, в Петербург я приехала уже более или менее в себе. Я много спала и была заторможенной, но никакого бреда и галлюцинаций уже не было. Она говорила мне, что это нормально, что такое бывает, и спокойно относилась к ситуации.
После психотических приступов пришло депрессивное состояние. Первое время в Москве в больнице я вообще не вспоминала о ребенке, вела себя, как будто его нет. Меня волновали незавершенные рабочие проекты, я пыталась связываться с коллегами и обсуждать с ними вопросы по работе. Когда же мы приехали в Питер, у меня исчезло чувство отторжения к ребенку. Я проводила с ним время с удовольствием, хотя психиатр мне все время говорила о том, что я не обязана о нем заботиться, если мне это тяжело. Взаимодействовать с ним она разрешала только тогда, когда я хочу этого сама. Ночью я к нему не вставала – мы перешли на смесь, и его кормил муж. Зато днем мы гуляли и играли, и мне было вполне нормально. При этом я ощущала подавленность и тревогу: мне все время казалось, что что-то не так, у меня был постоянный мандраж. Было много энергии, и, когда ребенок спал, я не знала, чем себя занять. Я ходила по маминой квартире и убиралась, читала книги и придумывала себе дела. Мне казалось, что жизнь проходит зря. Я не могла расслабиться, мне нужно было быть все время занятой. Я работала и писала книгу.
В больнице на всех предметах мебели были написаны инвентарные номера, и они меня чем-то пугали. Мне было неприятно на них смотреть. Если я видела такие номера на горках и качелях во время прогулки с ребенком, мне становилось дико страшно, и я уводила ребенка домой. Еще мне не хотелось ни с кем общаться и никого видеть.
В Петербурге мы были с апреля по сентябрь. Осенью вернулись в Москву – я чувствовала себя более или менее окрепшей. Решение о возвращении принимала не я, а моя семья. Мы потратили на лечение все сбережения, и пора было снова начинать зарабатывать. Я проконсультировалась со своим психиатром, и она сказала, что, в принципе, проблем не видит. Правда, она спрогнозировала, что мне предстоит пить лекарства еще года два.
У меня проявлялись побочные эффекты от медикаментов. При этом тревога, от которой я пыталась избавиться, не прекращалась, а иногда даже нарастала. В Москве мне несколько раз становилось плохо на улице. Меня пугали люди. Мы нашли нового психиатра, который говорил, что меня лечили консервативными методами с очень высокой дозировкой препаратов и что в прогрессивном медицинском мире с диагнозами вроде моего так давно не работают. Мы стали снижать дозу, и в конце концов я перестала принимать лекарства.
Еще я два раза ходила к психологам. Первая мне не понравилась совершенно – мне даже показалось, что она вогнала меня в еще большую депрессию. Со второй было лучше, но она сказала, что мне не нужна регулярная терапия, потому что я хорошо справляюсь сама.
Я думаю, в итоге я вылечилась благодаря нескольким факторам. Во-первых, меня поддержала семья: родственники и муж взяли на себя заботу и о ребенке, и обо мне, и я могла вообще ни о чем не думать весь тот период. Во-вторых, мне помогли лекарства. А еще я верующий человек, поэтому я молилась и читала Библию. Как-то раз я была в церкви, и там была проповедь о том, что наши внутренние страхи – это проявления, которым мы можем просто не разрешать влезать в нашу жизнь. Это не часть нашей человеческой сущности, а то, что приходит извне, и каждый может не пускать это в себя. Мне это очень помогло – я поняла, что вполне могу не бояться людей и не паниковать все время.
Наверное, окончательно здоровой я почувствовала себя, когда перестала принимать лекарства. Меня расстраивало, что я их пью: я была уверена, что, раз принимаю нейролептики, значит, больная, псих, и очень себя винила. Каждый раз, когда мне увеличивали дозировки, это была трагедия, поэтому, когда я смогла отказаться от таблеток, я ощущала себя победительницей.
Послеродовой психоз и депрессия – самый страшный период в моей жизни. Тем не менее этот опыт научил меня бережнее относиться к себе и к другим, видеть, насколько хрупки наша психика и эмоции. Мне казалось, в моем случае беды не предвещало ничего: когда мы летели в Грузию, я ощущала себя вполне нормальной, просто чуть уставшей матерью – я была готова к путешествию и приключениям. Все сломалось в один день.
Мне кажется, во время депрессии ты не веришь, что это может закончиться и однажды ты снова станешь нормальным человеком. Тем не менее это так: все возвращаются в свою прекрасную жизнь. Всем девушкам в послеродовой депрессии я хочу сказать: эта проблема не связана с вашим характером или с особенностями психики. Вы ни в чем не виноваты! Я постоянно думала, что не должна стать домашней клушей и домохозяйкой, поэтому сразу после родов кинулась работать. А надо было первые месяцы позволить себе сидеть в халате на диване с грязной головой и наслаждаться этим. Нужно разрешить себе быть слабой, полной, не знаю какой еще – главное принимать себя и любить.
Сейчас я беременна вторым ребенком. Мы с мужем всегда хотели двоих или троих детей, и нам казалось, что три года – хорошая разница в возрасте между ними. В итоге она будет чуть меньше – два с половиной года. Мне немного страшно: я думала снова пойти к психиатру, но пока не сделала этого. Когда я болела, мне говорили, что велика вероятность, что это не повторится. Я очень надеюсь, что это была разовая история.