На работу я вышла, когда сыну было чуть больше года. Это казалось правильным и логичным шагом. Я не жалею о нем, но восстанавливать утраченный контакт с Ильей мне пришлось долго. Какое-то время я возвращалась с работы домой, а мой ребенок плакал и сопротивлялся, зная, что ему предстоит провести несколько часов в моей компании. Я потратила много сил, чтобы он признал меня и наконец поверил в меня как в значимого взрослого, рядом с которым спокойно, безопасно, а временами даже весело. Сейчас ему два с небольшим года, и у нас очень нежные отношения: он называет меня «мама́», делая ударение на последнем слоге на французский манер, требует моего участия в играх, пытается помогать готовить и любит хохотать и дурачиться со мной. Когда я прихожу домой с работы, он улыбается и бежит обниматься.
Моя депрессия существенно сказалась и на отношениях с мужем: для него период, когда он был единственным дееспособным родителем нашего сына, не прошел бесследно. У Данилы тоже есть неприятные психологические последствия, с которыми он работает. Вместе мы ходим на семейную психотерапию, чтобы окончательно оставить позади этот этап нашей совместной жизни и чтобы наши отношения продолжали гармонично развиваться.
Иногда мы говорим о том, чтобы завести еще детей, но всегда приходим к выводу, что это не для нас. Муж не готов к повторению моей депрессии и не хочет снова в одиночку проходить через невозможность выспаться и необходимость все эмоциональные и физические ресурсы направлять на удовлетворение потребностей младенца. У меня тоже недостаточно смелости, чтобы снова пройти через этот кромешный ад (хотя я знаю, что депрессия может и не повториться). Когда меня спрашивают о расстройстве, я отвечаю, что в моей жизни бывало всякое, но тот период определенно самый страшный.
Мой круг общения после депрессии не изменился. Правда, я реже вижусь с друзьями – но это потому, что родительство занимает почти все свободное время. При этом я верю, что наша дружба в силе – пусть мы редко видимся и мало говорим по телефону. Я не рассказывала свою историю за пределами круга близких людей – о ней знают только некоторые друзья и родственники. У меня непростые отношения с публичностью, мне трудно дается обсуждение личных историй с малознакомыми или незнакомыми людьми. Так что откровенность здесь – шаг, который потребовал от меня сил и решительности.
Кто я сегодня?
Женщина, которая ищет способы быть счастливой – и помогать быть счастливыми всем важным для нее людям.
Как выглядит жизнь молодой матери в моем идеальном мире
В последней главе книги мне захотелось пофантазировать, как могли бы сложиться многие судьбы, если бы проблеме послеродовой депрессии уделяли внимание и на государственном уровне, и в семьях. В списке ниже я перечисляю действия, которые, по моему мнению, стали бы хорошей профилактикой послеродовых психических расстройств или помогли бы женщинам, все же столкнувшимся с депрессией, быстро и эффективно лечиться.
– Информирование о послеродовой депрессии в женских консультациях и роддомах. Нужно, чтобы о расстройстве рассказывали гинекологи, чтобы о нем шла речь в образовательных женских брошюрах (пока они посвящены тому, какой должна быть мать в глазах государства) и на плакатах, которые развешивают на стенах медицинских учреждений.
– Изменение повестки в медиа. О сложностях родительства стоит писать не только в «Нет, это нормально» и еще паре СМИ. Об этом должны говорить на государственном и частном телевидении, на радио и в интернет-изданиях.
– Работа с общественным мнением. Важно добиться ситуации, в которой женщине не будет страшно признаться, что после родов у нее что-то пошло не так.
– Забота о женщине в родах, отсутствие акушерской агрессии в любых видах и формах. Отношение к роженице как к полноправной участнице процесса, заслуживающей уважения, принятия, а возможно, и нежности.
– Обязательная проверка психического здоровья недавно родившей женщины (например, при помощи небольшого опросника или той же Эдинбургской шкалы послеродовой депрессии) на послеродовых осмотрах у гинекологов и педиатров.
– Создание централизованной системы мониторинга состояния молодых матерей. Например, в Великобритании существуют патронажные медицинские работники, которые приходят к женщине вскоре после родов и компетентны обсуждать с ней ее психическое состояние. Если она чувствует тревогу, беспокойство или симптомы депрессии, они расскажут, куда обратиться за помощью [83].
– Победа доказательной медицины в гинекологии и в педиатрии. Здорово, если все врачи будут знать, что «диета кормящей матери» – устаревший и вредный конструкт, а ребенку не нужно капать в нос грудное молоко.
– Помощь родственников как норма и необходимость. В идеале близкие и члены семьи помогают так, как нужно матери и отцу ребенка, а не так, как они сами сочтут нужным.
– Победа равноправия. Важно, чтобы партнеры родивших женщин понимали, что несут равную ответственность за ребенка, его благополучие, здоровье и настроение. Их задача – не «помогать», а быть полноценным родителем с полным набором обязательств.
– Признание того факта, что материнство – не синоним счастья. Материнство – это почти всегда трудно, зачастую непредсказуемо и временами жутко. Но все это не исключает любви к ребенку и удовольствия, которое можно испытывать, будучи родителем.
– Максимальное упрощение доступа к качественной психологической и психиатрической помощи.
– Принятие себя и других. Люди имеют право быть худыми и толстыми, грустными и веселыми, сомневающимися и уверенными, домохозяевами и карьеристами, здоровыми и больными, счастливыми и переживающими горе, любящими свое родительство и боящимися его. Женщины в моем идеальном мире имеют возможность выбирать все, что считают нужным: как рожать (и рожать ли вообще), как облегчать свое послеродовое состояние, чем кормить ребенка. Думать о том, о чем хочется. Выбирать жизненные приоритеты. Относиться к себе по-доброму и доверять себе. Не стремиться нравиться другим.