Я всегда была пессимистом, почти не умела радоваться. И когда появился ребенок, изменилась не только моя жизнь, но и я сама. Благодаря своему тяжелому депрессивному опыту, когда я не могла вставать, есть, подходить к телефону и даже открывать глаза и пить воду, я многое пересмотрела. Когда ты словно бы впервые делаешь вдох и понимаешь, что можно жить счастливо, ты испытываешь непередаваемые ощущения. При этом я боюсь возвращения в прежнее тяжелое состояние и понимаю, что мне было бы очень трудно пережить все это во второй раз. Мне кажется, что выжить в этом невозможно.
Когда я думаю о депрессии, мне очень грустно. Я сочувствую тем, кто опустил руки и решил, что это навсегда, а еще тем, кто не получает помощь, – я лично знаю людей, которые не могут позволить себе ходить к психотерапевту или психиатру. В обычной жизни практически нет места, куда человек может прийти и получить поддержку без обесценивания, без предложений «выпить винишка» или «сходить в спортзал». Очень хочется что-то системно поменять. В ближайшее время мы с мужем планируем открыть семейный коворкинг, и я хочу найти специалиста, который организовывал бы группы поддержки для людей, страдающих депрессией.
Самое главное, что нужно знать всем, кто столкнулся с депрессией, – вы не одиноки. Да, это расстройство невозможно контролировать, оно приходит, когда хочет. Но это лечится – жизнь может снова приносить удовольствие. Другие люди, столкнувшиеся с депрессией, говорили мне, что самое сложное – сделать первый шаг, понять и признать, что тебе плохо и это патология. Когда у человека сломана рука, он быстро бежит в травмпункт – он испытывает резкую боль, и недуг очень заметен извне. А когда мы сталкиваемся с болезнью психики, которая по последствиям может быть хуже сломанной руки, нам кажется стыдным и неприемлемым попросить о помощи. Хочу пожелать всем девушкам, столкнувшимся с болезнью, смелости и любви к себе.
Комментарий Анастасии Федоровой:
Похоже, в этом случае имели место несколько идущих подряд депрессивных эпизодов, возникших на фоне дистимии (хронического депрессивного состояния). Героиня этой истории использовала алкоголь как противотревожное средство – важно помнить, такое поведение создает риск развития зависимости.
История 32-летней Елены
Мы с мужем два года жили на расстоянии – встречались раз в два месяца. Когда мы наконец съехались, на волне счастья я забеременела, хотя тогда мы не планировали детей. У нас были мечты пожить в свое удовольствие, попутешествовать, привыкнуть друг к другу. Сейчас я понимаю, что в тот момент была еще не готова к материнству.
Я очень долго не могла поверить в то, что беременна. В тот момент мы обживались, привыкали к новому городу и новой работе. До седьмого месяца я носила такую одежду, в которой живот почти не был заметен, – я немного стеснялась своего положения.
В первом триместре у меня был токсикоз, и мне казалось, что он начался из-за моего неприятия беременности. Зачатие произошло в новогодние праздники, когда было много алкоголя, да и вообще наш образ жизни нельзя было назвать здоровым – я боялась, что это повлияет на ребенка. Я долго спала по утрам и постоянно опаздывала на работу, но мне это прощали.
Наслаждаться беременностью я стала только в последнем триместре, и мне не хватило этого времени, чтобы привыкнуть к новой реальности. Я не думала о том, как буду вести себя с малышом: кормить, пеленать, утешать и заботиться. Эти мысли пришли только перед самым рождением.
Роды начались на две недели раньше срока. Схватки были почти безболезненные, и в роддом я приехала с практически полным раскрытием [шейки матки]. Меня сразу отправили в родзал – там было холодно, и мне вдруг стало очень страшно. В итоге я буквально за два часа родила совершенно здорового ребенка. Муж все время был рядом, поддерживал меня во время и после родов – в роддоме разрешалось оставаться на ночь. Но когда он уезжал решать бытовые проблемы, у меня начиналась паника – я не знала, с какой стороны подступиться к ребенку.
Через три дня мы оказались дома. К нам на время переехали мои родители, чтобы поддержать нас. Они сразу стали меня раздражать: папа все время повторял, как сильно теперь изменится наша жизнь и как сложно нам будет, а мама меня просто не слушала. Она забыла, как ухаживать за новорожденным, – не могла сказать ни как обрабатывать пупок, ни как пеленать, – но почему-то все время боялась сквозняка и укутывала ребенка. Я рассчитывала на их помощь, но они словно бы сами растерялись – и в итоге скорее мешали, чем делали что-то полезное. У меня не было ощущения, что обо мне заботятся, – старших родственников волновал только ребенок. Они вроде бы приехали, чтобы помогать, но при этом не спрашивали, что нам нужно, и делали все по-своему.
Надо сказать, что у меня в принципе сложные отношения с родителями. Когда я была подростком, мама говорила мне вещи типа «с твоей внешностью придется хорошо учиться» и не раз обещала сдать меня в детдом. Конечно, это было давно, но после того, как я родила, все воспоминания расцвели пышным цветом.
Первые несколько дней после родов я была подавлена, но в один момент у меня началась эйфория: настроение улучшилось, откуда-то появилось много энергии и ощущение, что я могу свернуть горы. Я стала кричать на родителей. Муж приходил вечером и видел, что обстановка в доме конфликтная, а мое эмоциональное состояние расшатано. Внезапно родители решили, что у меня психологические проблемы, и пригласили домой психиатра, который специализируется на суицидальных случаях. Он выписал мне успокоительные – из-за этих лекарств мне больше нельзя было кормить ребенка грудью. В этот же момент я попала в больницу с абсцессом на ягодице, и мне сделали операцию под эпидуральной анестезией. Обстановка в клинике была гнетущая, к тому же я несколько дней была разлучена с ребенком. После операции, совпавшей с тем, что мне пришлось подавить лактацию, у меня началась депрессия. Моему сыну был месяц.
Помню, что вообще перестала чего-либо хотеть. По утрам я не могла проснуться и лежала в кровати до полудня; это продлилось полгода. Меня наблюдал тот же психиатр, который выписал мне успокоительные при эйфории. Он же поставил диагноз «послеродовая депрессия».
Я винила себя за то, что оказалась в таком эмоциональном состоянии, за то, что не кормлю грудью, за то, что несколько дней не была рядом с ребенком, и за то, что мне пришлось пить медикаменты. Чувство вины было совершенно ужасным. Еще во время беременности я читала о том, что младенческий опыт каждого закладывает основы того, каким человеком он будет. Мне хотелось все сделать правильно, но это не получалось – и мне казалось, что я испортила ребенку жизнь.
Кроме того, меня постоянно преследовали иррациональные страхи. Я боялась, что наш дом обрушится, что с ребенком случится что-то непоправимое, что мы попадем в аварию. Боялась, что однажды сын начнет кричать, а я не смогу его успокоить. Я все время прокручивала в голове эти сценарии.
Врач выписал мне нейролептики и слабые антидепрессанты – он опасался, что сильный препарат может вызвать очередную предпсихозную эйфорию. Параллельно я ходила к нескольким разным психологам, но найти «своего» специалиста мне так и не удалось: один стал давать мне советы, другая сказала, что не наблюдала меня с начала болезни и поэтому не готова со мной работать.
Психиатр сказал, что мне необходимо спать по ночам, поэтому кормить ребенка вставал муж. В какой-то момент у него тоже ухудшилось эмоциональное состояние, началось что-то похожее на депрессию. Мне нужно было поддерживать его, но ресурсов и сил на это не было. В моем состоянии он винил себя и моих родителей. Это был очень сложный период для нашей семьи.
Когда ребенку был год, меня наконец отпустило. Я перестала принимать медикаменты. Появились силы и идеи, чтобы жить дальше, стало понятно, что вряд ли мои «промахи» повлияли на здоровье, судьбу и темперамент моего сына. Конечно, любому человеку есть что рассказать о родителях на приеме у психотерапевта, так что я просто понимаю и принимаю, что никогда не буду идеальной матерью. Я не могу контролировать все события в жизни малыша, и это нормально.