На постель я упала уже не одна. Сверху, как горячая бетонная плита опустился Никита и на мгновение ко мне вернулся прежний страх, но его смыл, оставив лишь невнятную тревогу, быстрый шепот:

— Ты можешь остановить меня в любой момент..

Я хотела ему ответить, но в голове закрутилась такая буря… Эмоции переполняли, будоража тело горячими волнами, и я совершенно потерялась в ощущениях.

Остановить его? Зачем, ведь его губы такие мягкие, а прикосновения невесомо-нежные.

Я помню его чудовищную силу, требовательную и сокрушающую, без малейшего напряжения преодолевающую даже намек на сопротивление. Помню, как поднимал меня на руки, словно невесомую пушинку, как буквально одним пальцем легко удерживал на месте. И как нетерпеливо добирался до тела помню.

Но сейчас меня придавливал к постели другой человек. Не тот, жёсткий и даже жестокий, но и не прежний Никита-друг.

Этого ласкового незнакомца мне ещё только предстояло узнать и я, как и кто угодно другой на моем месте, немного волновалась и побаивалась. Но это был не дикий животный ужас, одно воспоминание о котором бросало меня в ледяную дрожь, а естественное опасение перед чем-то новым.

И гораздо сильнее я сейчас страдала не от страха, а от пока непонятного внутреннего голода, некой потребности, которую очень хорошо утоляли глубокие поцелуи и смелые прикосновения.

Всего один раз я засомневалась и выдержала короткую борьбу с самой собой — когда Никита, не прерывая поглощающего мою душу поцелуя, положил ладонь на холмик груди. Сердце истерично взбрыкнуло и я инстинктивно дернулась в мужских объятиях. Такие прикосновения для меня слишком новы, чтобы я могла спокойно принимать их.

Никита замер, сбавил напор и даже его поцелуи стали легче. Он словно успокаивал меня, приучал к новому, пока я со стоном не расслабилась в его руках. Последующие прикосновения к груди переносились уже легче до тех пор, пока футболка, в которой я спала, с треском не разъехалась в стороны. Обнаженную кожу лизнул душный воздух темной спальни, а потом я почувствовала и Никитин поцелуй.

Кажется, я даже взвыла от болезненно-острого ощущения, и, конечно, опять выгнулась, подставляя себя под жадные влажные поцелуи, предлагая почти невидимому мужчине тело и саму душу.

— Ни-ки. та… - я плачу? — Ник..и..та..

Пальцы скользят по мощным плечам, путаются в жёстких волосах и я, отринув все наносное, слушаю свое плачущее от невыносимой жажды тело и без страха и неловкости разрешаю себя целовать, с благодарностью принимаю увеличивающуюся силу и натиск.

Никита тяжело дышит и его хриплые выдохи обжигают обласканую до мурашек нежную кожу. Он сильнее сжимает ладони на груди, перекатывает между пальцами напряженные бусинки сосков и низ живота просто взрывается перекипевшим вулканом.

Теперь я точно плачу, захлебываюсь стонами и царапаю Никите спину.

— Тише-тише… Все хорошо.. — Он подтягивается на руках выше и успокаивает меня поцелуем.

Я ничего не могу ответить и продолжаю глубоко и надсадно дышать, чувствуя, как кружится голова от перенасыщения крови кислородом.

Руки Никиты плавно поглаживают тело, он не торопится, хоть и сам весь дрожит.

— Закончим на этом? — Он опять целует меня в висок, почти невинно, но моя грудь прикасается к его и мы оба вздрагиваем, и меньшее, чего я сейчас хочу, это прекратить.

Я могла думать, что угодно, притворяться и глушить свои порывы и желания, но мое тело говорило за меня и его призыв не заметил бы только слепой. Никита не был слепым, он, вообще, кажется, чувствовал меня, как себя, и прикосновение его ладони к низу пылающего живота я встретила стоном облегчения.