Я открываю дверцу буфета, хватаю рулон фольги и поворачиваюсь, чтобы взять его тарелку. Папа выглядит взволнованным, испуганным и не совсем понимающим, что я собираюсь сказать дальше. Повернувшись, я ставлю тарелку на стол и аккуратно накрываю ее.

— Лилли?

— Хм?

— Что случилось? Я думал, это то, чего ты хотела. Я не знаю, что еще могу сделать… скажи мне, и я сделаю это, — произносит он напряженным голосом.

Я резко оборачиваюсь и развожу руками.

— В том-то и дело. Я не знаю! — я фыркаю. — В кои-то веки ты все делаешь правильно. Это больше, чем я могла когда-либо надеяться, а теперь ты уезжаешь, и кто знает, когда именно ты вернёшься? — слезы текут по моим щекам, и я чувствую себя дурой из-за того, что плачу. — Как мы можем работать над нашими отношениями, если я здесь, а ты на другом конце света? Что, если ничего не получится? Или, еще лучше, что, если ты решишь, что ничего из этого не стоит того, чтобы возвращаться?

Папа приближается, его глаза наполняются слезами, а я опускаю взгляд в пол, смущенная своей реакцией.

— Прости…

Прежде, чем я успеваю договорить, он обнимает меня. На мгновение я напрягаюсь. Поскольку нахожусь так близко к нему, что любовь и эмоции переполняют меня, пока я не расслабляюсь в его объятиях. Я прижимаюсь щекой к его груди и позволяю себе распасться на части.

— Прости меня, — всхлипывает он, уткнувшись в мои волосы. — Мне так жаль, Лили. Я ничего… ничего не смогу сказать или сделать, чтобы выразить, как мне жаль. Будет нелегко, но это место поможет мне, и в конце концов каждая секунда будет стоить того. Я не хочу уезжать, особенно сейчас, когда мы вроде как помирились, но не могу предположить, что так будет продолжаться и дальше. Было бы глупо так думать. — Он притягивает меня к себе, чтобы заглянуть в глаза. — Мне нужно, чтобы ты верила в меня. — Его тон серьезный, а руки сжимают мои плечи с сосредоточенной решимостью. — Я не смогу этого сделать, если ты думаешь, что у меня ничего не получится. Ты веришь в меня? Я ведь смогу это сделать?

Его глаза остекленевшие, дикие и отчаянные. Он хочет, чтобы я поверила в него, но смог бы он это сделать? По правде говоря, я действительно не знаю. До сих пор ничто не дает мне понять, что он готов к этому, готов двигаться дальше по жизни, не говоря уже о надежде на возрождение общения со мной. Но, если ему нужно, чтобы я поверила, что это сработает, и дам ему силы и надежду, тогда, во что бы то ни стало, я сделаю это. Он все еще мой отец, и я все еще люблю его. Если бы я этого не сделала, значит мне было бы все равно. Я нуждаюсь в этом так же сильно, как и он; и я хочу этого гораздо больше, чем думала. Да, он может это сделать. Он должен.

Я киваю, словно в тумане.

— Я люблю тебя, папа… ты должен преодолеть это. Я знаю, ты справишься. — Я оглядываюсь через его плечо и вижу маму, стоящую в дверном проеме. Слезы текут по ее лицу, когда она наблюдает за нами.

Папа притягивает меня к себе, чтобы еще раз обнять, и кладет подбородок мне на макушку.

— Я тоже люблю тебя, малышка.

Я не настолько глупа, чтобы верить, что в мире все правильно, когда дело касается моей семьи. У нас все еще есть история, и наши проблемы не решаются в одночасье, но теперь у нас появляется новое чувство — уважение друг к другу. Мы также понимаем, что любим друг друга и нуждаемся друг в друге больше, чем можем признать. Помимо всего этого нам еще предстоит разобраться со многими проблемами.

Наверное, это не самая лучшая идея — ехать обратно к себе домой, зная, что устала, как физически, так и эмоционально. Но все равно я решаю это сделать после того, как мы втроем заканчиваем болтать, сидя в гостиной и вспоминая о старых временах, когда Джесси был жив, и о том хаосе, который мы устраивали в доме. Это было горько-сладко, но в некотором смысле очищало. Это то, чего мы никогда раньше не делали, но что всегда должны были, чтобы сохранить о нем хорошие воспоминания.

Папа набирается храбрости, делает серьезное, решительное лицо, и мы все поднимаемся в комнату Джесси. Ему тяжело. Он все плачет и плачет; и хотя я ожидаю увидеть какие-то эмоции, никогда не думала, что это будет так всепоглощающе и душераздирающе грустно. Это слишком для всех нас, и мы плачем уже вместе. Я не знаю, каким образом во мне еще есть слезы. Папа забирает несколько вещей Джесси, которые хочет сохранить, и к тому времени мы все совершенно без сил. Он обещает, что будет звонить до отъезда в Юту и периодически во время лечения. Я даже обещаю приехать к нему, если понадоблюсь. Я бы сделала все, чтобы вернуть то, что было между нами раньше. Не могу говорить за своих маму или папу, но у меня словно гора падает с плеч.

Уже почти двенадцать, когда я ухожу. Мама изо всех сил старается уговорить меня остаться до ночь, но я знаю, что и тогда она будет тянуть время. Она задержит меня до обеда, и я проведу с ней полдня, хотя могу быть в школе, уговаривая своего бывшего босса или ища работу в другом месте.

Долгая дорога домой оказывается тяжелее, чем я ожидаю. Из чистой злости я заставляю себя проехать по тому участку дороги, где произошла авария. Если мой отец может пережить всю ту душевную боль, которую испытывал несколько часов назад, то, конечно, я смогу проехать по одному пустынному участку дороги. Возможно, я еду со скоростью всего пять миль в час, опасаясь, что слишком быстро пройду поворот или передо мной выскочит животное, но я справляюсь. Я не разбиваюсь, ни во что не врезаюсь и не погибаю… считаю это успехом.