Она медленно кивнула.

— Транслятор, — тонкий палец ткнулся ей туда, где у мужчин находится кадык. — Переводчик, — новый тычок, уже в ухо. — Надо время, чтобы зажили швы. Это время молчать. Слушать. Запоминать. Самоликвидируется через семьдесят два дня. Это время учить язык. Поняла? Сделай головой вверх-вниз, если поняла!

Надежда послушно покивала.

— Э-э… я, — все-таки попробовала она. Прислушалась к своим ощущениям — при каждом звуке горло что-то царапало, словно у нее была острая ангина. Галактические технологии, так их и разэдак! «Время, чтобы зажили швы!» А слабо устроить так, чтобы все заживало моментально? В фантастических книгах на самую сложную операцию тратится от силы пять минут.

— Унилингва, — по-своему понял ее врач. — Общий для многих. Пятьдесят часов — и можно говорить. Поняла?

На сей раз она кивнула увереннее.

В конце концов, ее привели в просторный зал, который больше всего напоминал казарму или огромную спальню в общежитии. Помещение было разделено полупрозрачными стенками на небольшие клетушки, в каждой из которых обнаружилась узкая кровать и, за ширмой, кое-какие удобства. Никаких дверей или занавесок, даже чисто символических, не полагалось. И вообще все было скромно, строго, почти по-спартански. На гарем восточного владыки это походило меньше всего. В единственной стене обнаружилось несколько встроенных шкафчиков, открывавшихся нажатием красных кнопок. В одном Надежда обнаружила одежду — тунику до колен с длинными рукавами, обтягивающую грудь и талию, короткие такие же обтягивающие штанишки и легкую обувку на такой тонкой подошве, что на нее было боязно смотреть. Казалось, она можно протереться даже от пристального взгляда. В другом шкафчике было пусто, но когда разочарованная женщина захлопнула его, кнопка вдруг вспыхнула ярким светом, словно в лифте. Послышалось тихое гудение, а когда он смолкло, оказалось, что внутри находится стакан с молочно-мутной жидкостью и пластиковый контейнер с желтоватой массой, пахнущей ванилью. На ощупь она показалась похожей на творог, а на вкус — чем-то вроде кукурузной каши.

Пока Надежда раздумывала, что с этим делать — есть хотелось, но сама пища вызывала подозрение — ее одиночество оказалось нарушено. Молчаливые конвоиры ввели одну за другой еще несколько девушек. Многие были подавлены и, едва им указали на их койки, упали на них, как подкошенные. Послышались тихие всхлипывания.

Соседкой Надежды оказалась высокая стройная девушка с коротко, до лопаток, подстриженными рыжими волосами. Усевшись на койку, она огляделась по сторонам, затем начала осматривать свой закуток и довольно быстро разобралась с обоими ящичками.

— Ух, ты! — не чинясь, полезла пальцами в контейнер, зачерпнула массу и тщательно ее слизала. — А тут можно жи… кхе-кхе… больно, — она схватилась за горло. — Что они нам подсадили?

— Транслятор, — Надежда говорила тихо и осторожно, прислушиваясь к своим ощущениям. — Чтобы мы учили их язык.

— Глупости какие! Почему нельзя телепатией внушить нам знание языка, раз мы тут?

Надежда пожала плечами.

Снова распахнулась дверь.

— Сволочи! — срывающийся голос заставил всех вздрогнуть. — Козлы! Скоты! Уроды! Я вам покажу! Я вас всех…

Блондинка с плоской, почти мальчишеской грудью, попыталась наброситься на своих конвоиров с кулаками, но те ее просто впихнули внутрь.

— Ненавижу! — блондинка заколотила кулаками в двери. — Отпустите меня!

— Не ори, — посоветовала Надежда. — Голос сорвешь.

— Да чтоб вы все провалились! Да я вас всех! Да будьте выи-и-и-и…

Голос ее поднялся до визга и внезапно сорвался. Девушка рухнула на колени, хватаясь на горло. На губах ее показалась кровь. Она задергалась, давясь чем-то, что попало ей в горло, отчаянно кашляя, и завывая от ужаса.