— Да ведь он таким не был, никогда на чужое не зарился, одни почетные грамоты да премиальные приносил — и на тебе! И откуда только к нему прицепилась эта напасть?

«Не только к нему», — подумал Нягол.

— Объяснить нетрудно, сейчас у всех аппетит разыгрался: кому ковер нужен, кому машина, а кому добыча покрупнее.

— Чего мы только не передумали со Стоянкой, как только не прикидывали, выходит, что и так и эдак-все кувырком, но… — Иван запнулся. — Ты вот скажи, можно добиться, чтобы ему дали условный приговор, ведь он же впервые провинился, зачем губить жизнь смолоду?..

Нягол задумался.

— Наверное можно, но ведь условный или нет — приговор остается приговором.

— О большем я и мечтать не смею, — искренне сказал Иван и у Нягола что-то оборвалось в душе. Невесть почему ему представилась детская ручонка, пухлая такая, в ямочках. Диньо протягивал родителям такие же ручонки, миниатюрные, совершенные, прозрачно-розовые морковочки. Со временем одни ручонки берутся за кирку или молот, другие — за ручку или скальпель, тарелку или баранку руля, а иные — никто не знает, чьи, — потянутся к чужому, а может, даже к финке или пистолету. Маленькие, изящные, так рано оформившиеся невинные пальчики-морковки…

— Я должен повидаться с парнем.

— Стыдно мне, брат. Что тебе говорить с государственным преступником…

— В том-то и дело, что государственным. Следователь знает, что он взял на себя чужую вину?

— А какая ему разница, — не понял его Иван. — Сознался — и все тут.

— Нет, не все… — Нягол отошел от кола и они снова зашагали в темноте. — А ты уверен в парне, может, это он сейчас в герои лезет, а потом…

— В нем я уверен! Диньо у нас гордый, — Иван шумно вздохнул. — Как подумаю, что придут домой, заберут его под конвоем, ковры начнут выносить…

— Когда заканчивается следствие?

— Кто его знает, в любой момент может кончиться… А что? — спросил Иван, и в голосе его прозвучала робкая далекая надежда. Нягол это почувствовал.

— Я должен поговорить с Диньо, приведи его ко мне.

Через несколько дней Иван и Диньо явились к Няголу. Калитку открыла Елица, и гости очень смутились. Предупрежденная об их приходе, Елица приветливо пригласила:

— Заходите, дядя скоро придет.

Она повела их в дом и усадила за стол, на котором стояли чайные чашки, печенье, домашнее варенье. Они сели, подобрав ноги под стулья, как виноватая собака поджимает хвост, и сидели молча, взглядами спрашивая друг друга, знает ли Елица, зачем пожаловали. Елица в свой черед пыталась угадать причину явного смущения, написанного на их лицах.

— Дядя Иван, так это, значит, Диньо? — невиннс спросила она, чтобы как-нибудь завязать разговор отчего они еще больше смешались: значит, Нягол ей сказал, знает…