— Не скрываю! — огрызнулся Диньо. — Чего мне теперь скрывать…

— Не ори на отца, — осадил его Нягол.

— Я и не ору, я отвечаю.

— Ты на суде попробуй так отвечать, тогда посмотришь! — подлил масла в огонь Иван. Диньо вскочил:

— Хватит! — лицо его побелело, как мел. — Чего вы ко мне пристали… Сам заварил — сам и буду расхлебывать, ни в чьей милости не нуждаюсь!

Он шумно отодвинул стул, собираясь уйти. Нягол взял его за руку повыше локтя, и Диньо почувствовал, какая сила исходит от этого человека.

— Садись! — приказал Нягол, и Иван тоже удивился повелительному тону брата. — Я не спрашиваю, почему ты это сделал. Я даже готов поверить, что ты собирался восполнить недостачу за счет экономии.

Нягол пристально на него глянул и Диньо дрогнул. «Ничего он не думал восполнять», — решил Нягол.

— Я не спрашиваю тебя, подумал ли ты о них, — Нягол кивнул в сторону отца. — Я тебя вот о чем хочу спросить: на что ты надеялся? Думал, что не поймают или на что другое?

— Ни на что я не надеялся, — пробормотал Диньо.

— А на то, что не поймают?

— На это и рассчитывал.

— Неужели на вашей паршивой базе никто не заметил, что вы, мазурики, доите государство?

Несмотря на подавленность, в этом «доите» Диньо почувствовал нечто свойское, тот же подход к жизни, что и у людей, среди которых он живет, шоферов, мастеров, экскаваторщиков, бетонщиков, всякого рабочего люда, который знает, что по чем. «Вот это дядя!» — подумал он уважительно.

— Дядя, я говорю это не ради оправдания, но у нас порядка нет, у нас бардак.

— Что за разговоры… — покосился несколько воспрянувший духом Иван.

— Бардак, говоришь? А контроля над этим бардаком, государственного глаза за ним нет?

— Нету, дядя. Я случайно попался.

— Ревизия разве случайно бывает, голова садовая! — воскликнул Иван.

— А мы все садовые головы.