Весо удивленно слушал.

— Никаких очертаний, красок, звуков, ни вздоха, ни боли — только бесплотность и невесомость…

— А ты, часом, не поэтизируешь?

— Это длится мгновение — не больше.

— И никакого сожаления или ужаса?

— Нет, только новизна ощущения. Знаешь, почему в смерти есть нечто от зачатия?

Над этими словами Весо немного призадумался.

— Я слыхал, что тяжело раненные долго не теряют сознания, — сказал он.

— Я очнулся уже в скорой помощи.

— И ужаснулся?

— Нет, примирился. Сказал себе через боль, через силу: так-то, брат Нягол, это конец…

— Гм, не знаю, насколько точно можно было судить об этом на твоем месте.

— А я и не старался, — ответил Нягол, ничуть не рассердившись. — Второй вспышки не будет — это я тоже сознавал.

— Значит, ты все-таки видел выстрел?

— Мельком, потом раздался грохот… А может, я его и не слыхал.

— Ты хотел взять Еньо сбоку?

— Что-то вроде того.

— И он тебя заметил.

— Скорее почувствовал. Он был интуитивной натурой.

— Алкоголик и садист!