– Юрий, ты ведь, наверное, помнишь, что до назначения в Югославию я был Генеральным инспектором МИД"а. Благодаря этой должности, у меня были налажены прочные контакты с представителями наших спецслужб. Будучи сейчас в Париже, я воспользовался этим и прокачал твою проблему. Можешь в любой момент обращаться за визой во Францию, никаких препятствий для ее получения нет.
Я поблагодарил Станисласа за информацию, а через некоторое время, когда появилась возможность взять краткий отпуск для поездки во Францию, запросил искомые визы. На одну поездку, сроком на две недели. В тот же день мы с женой их получили. Правда, не разовые, а многократные и на год. Впоследствии я продолжал получать такие же добрых два десятка раз.
Пробежал предыдущий абзац и увидел словосочетание «краткий отпуск». Придется немного развить эту тему. Дело в том, что за четыре года пребывания в Югославии полный отпуск мне предоставили только один раз в августе 1996 года. Использовали мы его по максимуму. До отлета в Москву в качестве отпускников сопроводили нашего водителя Мансура в Австрию. В Белграде возможностей для техобслуживания двух представительских «Мерседесов»-500 не было. Вот и приходилось их по мере необходимости гонять в Вену. Обычно в сопровождении дипломата, которым на сей раз был посол. Водитель не обиделся. И на сам техосмотр ему выделили срок побольше, чем всегда, да по дороге мы еще на сутки остановились в Будапеште.
Ну а далее по мере того, как внутриполитическая обстановка в самой Югославии становилась все более напряженной, а внешнее давление на нее из-за Косово усиливалось, о такой роскоши, как полновесные отпуска, мечтать уже не приходилось. Иногда удавалось выцыганить пяток рабочих дней на отпуск, но всегда с условием, чтобы был недалеко и в любой момент мог вернуться в Белград. Так мы съездили в Хорватию, Словению (из нее даже успели побывать в Венеции – благо, совсем недалеко), слетали на недельку в Прагу. Пару раз ездил в короткие командировки (прихватив с собой жену) в Болгарию и Македонию. Из последней, воспользовавшись уик-эндом, на денек заскочили в греческие Салоники. Везде коллеги-послы принимали нас радушно, предоставляли возможность посмотреть много нового и интересного. С одной стороны, хотелось бы все это описать (подспорье в виде многочисленных фотографий имеется), но с другой, понимаю – увязну и никогда эту югославскую главу не закончу.
Поэтому перехожу к следующему сюжету, посвященному Николаю Афанасьевскому. О нем уже было довольно много сказано, но не было упомянуто о его хобби. А таковым являлся параглайдинг. Я это загадочное слово впервые услышал от него еще в Москве перед отъездом в Белград. Для непосвященных, а думается, таких немало, объясняю. Это такой экстремальный вид спорта. Крайне схематично он выглядит так. Забираетесь вы на какую-нибудь вершину. Расстилаете на ее склонах узенький парашютик (так называемый параплан), а затем разбегаетесь и, одним движением поднимая его, прыгаете вниз. А дальше свободно парите в воздушном пространстве, используя пойманные вами потоки воздуха.
Всю эту процедуру я наблюдал собственными глазами, когда в первый же приезд Афанасьевского в Югославию мы отправились в небольшой городок Выршац, расположенный на границе с Румынией. Там имелась необходимая гора для выполнения этого, на мой взгляд, крайне опасного полета. Не скрою, у меня поджилки тряслись, когда я увидел в первый раз, как он осуществляется. Потом попривык, но, несмотря на настойчивые уговоры своего товарища присоединиться к нему, категорически от этого отказывался, ссылаясь на свой вес (а он в те времена был под сто килограммов) – мол, парашютик не выдержит. На полном серьезе худенький Николай Николаевич меня разубеждал: «Да что ты, это мне приходится на себя дополнительный груз надевать, а тебе это не понадобится». Так что парапланеристом я не стал, но чуть позднее был принят в это сообщество символическим полетным членом. Награду эту я получил летом, когда Афанасьевский, взяв несколько дней отпуска, прилетел в Белград вместе с сыном Алексеем, от которого он и заразился этой страстью. Леша вскоре этот вид спорта забросил, а его отец продолжал до трагического происшествия.
Произошло оно через два года в 1998 году. Николай Николаевич снова отправился в отпуск, на этот раз более длительный – на две недели. Провести его он решил вместе с женой Ларисой в Черногории. У нее там была возможность понежиться на пляжах, ну а у него самого, как легко можно догадаться, вволю полетать на своем параплане. С горами, как следует из самого названия этой республики, там был полный порядок. Конкретно график его пребывания выглядел следующим образом. В середине недели он прибудет в Белград в командировку для проведения ряда встреч, а в понедельник рано утром мы вместе вылетим в Подгорицу. Там тоже были намечены консультации с черногорским руководством. После чего я возвращаюсь в посольство, а он принимается за свои полеты. Лариса должна была прилететь в Белград днем в тот же понедельник, где ее встретит моя жена, а на следующий день отправит к мужу.
Первая часть намеченных рабочих контактов завершилась в субботу, оставалось свободное воскресенье. Я предложил провести его тихо-мирно в резиденции, соорудив шашлычок и все, что к нему полагается. Но Афанасьевский от этого предложения отказался. Нет, говорит, лучше дай мне машину с водителем, и я в очередной раз съезжу в Выршац. Я был возмущен: «Да перестань ты, Коля, у тебя впереди две недели для полетов, давай отдохнем нормально!» Но мой друг и начальник был непреклонен. Пришлось подчиниться. Единственное, на чем я настоял, так это чтобы вместе с ним поехал и мой помощник Юра Пилипсон, ну просто для подстраховки, мало ли чего по дороге случится. Часов в пять вечера раздался телефонный звонок.
– Юрий Михайлович, Юрий Михайлович, – услышал я взволнованный, прерывающийся голос Пилипсона. – Вы не волнуйтесь – Николай Николаевич жив!
– Что случилось, Юра? – в свою очередь закричал я.
– Разбился он очень сильно, – последовал ответ.
– Где вы сейчас?
– В санитарной машине выехали в Белград. Вы только сообщите мне, куда нам там следовать.
Сам я был в полной сумятице: что делать, к кому обращаться? В итоге удалось разыскать дома министра иностранных дел Живадина Йовановича. Кратко изложил ему суть дела. Тот внимательно выслушал и сказал, что вскоре перезвонит. Минут через двадцать он сообщил, что везти Афанасьевского надо в военно-медицинскую академию. Там его будет ждать лучший в стране хирург-травматолог – ученик нашего знаменитого Илизарова из Кургана. Сообщил я об этом Пилипсону (как хорошо, что в те времена уже существовали мобильные телефоны) и выехал в знакомую мне академию, к которой мы с женой и сами были прикреплены.
Вскоре туда подъехала санитарная машина с Афанасьевским и Пилипсоном. Коля выглядел очень плохо – белый как снег от потери крови, абсолютно неподвижный, но в сознании. Его сразу же отвезли в операционную. Сама операция длилась несколько часов, которые я провел в томительном ожидании. Юру отправил домой, выслушав его рассказ о произошедшем. Он был весьма краток: Николай Николаевич пару раз благополучно спрыгнул и полетал. На третий раз, когда побежал со вскинутым парапланом, зацепил его край за какую-то корягу и с размаху врезался в острый уступ скалы. Одна нога была полностью разбита.
Я дождался конца операции уже поздно ночью, но главное – с облегчением узнал, что прошла она успешно и жизни Афанасьевского вроде бы ничего не грозит. На несколько часов вернулся в резиденцию, а рано утром позвонил в Москву, чтобы доложить руководству о случившемся. Затем снова отправился в академию.
Коля уже отошел от наркоза, но был еще крайне слаб. Разбитая, но склеенная по методике Илизарова нога была подвешена на какой-то крюк. Тем не менее держался он молодцом. Обговорили, в частности, что делать с его женой Ларисой, которая должна была прилететь через несколько часов. Условились, что я ее встречу и аккуратненько, не драматизируя, проинформирую о произошедшем. Рядом с кроватью на тумбочке стоял телефон, до которого Коля мог дотянуться. Я сразу же забил его номер в свой мобильник.
Вскоре отправился в аэропорт. Там меня допускали к нашим самолетам вплоть до входных дверей. Встретил вышедшую из них Ларису, которая никак не ожидала меня увидеть, и скороговоркой сказал: «Здравствуй, Лара, Коля тебя встретить не смог, он сломал ногу». Сначала она, ошарашенная, не смогла врубиться. Потом сразу спросила: что, летал? Вместо ответа я сунул ей в руки мобильник с уже набранным номером телефона: на, поговори с ним сама, он тебе все объяснит.
На следующий день навестить Афанасьевского приехал министр Йованович, который, помимо прочего, передал ему в подарок музыкальный центр от президента Милошевича (Коля потом передарил его нам, а мы, в свою очередь, профорганизации посольства). Оставаясь верным себе, Николай Николаевич не упустил возможности провести с визитером весьма обстоятельную деловую беседу. А когда тот ушел, надиктовал мне тезисы для соответствующей шифртелеграммы. «Иди и отправляй», – велел он мне. «А как начать-то? – недоумевал я, – указывать, где и по какому поводу состоялась беседа?» – «Ничего не надо, пиши, как обычно: встретились с министром иностранных дел Ж. Йовановичем и далее по тезисам. Подписывай как всегда: Афанасьевский, Котов».
Николай Николаевич провел в госпитале, а затем в посольской квартире в Белграде где-то около месяца. Затем улетел в Москву, а оттуда в скором времени отбыл на новую должность посла РФ во Франции. С параглайдингом он в итоге все же завязал, но от новых, не вполне обычных видов спорта не отказался. Уже из Марокко мы заскочили во время отпуска на десяток дней к нему в гости в Париж. На уик-энд отправились на посольскую дачу в Довиль, к приобретению которой я в свое время приложил руку. Там он с гордостью показал нам свою новую игрушку – парусный буер. На нем Коля лихо гонял по побережью. Да это было не так уж и опасно – падать все-таки не с высоты. Но когда он предложил мне попробовать проехаться, я все же вежливо отказался. А моя более смелая жена согласилась, чтобы он ее немного покатал. Его Лариса на этот подвиг никогда не решалась.