— О, ты уже встала? — моя сонная подруга заглянула из гостиной в спальню, — выбираешь? Марон со вчера тебе рубашку оставил. На всякий случай. А то эти все мятые, а у него воротничок стоит и кружева есть.

— И пуговицы, — напомнила я, — а ничего нельзя. Я могу погладить вещи. Могу.

Тина нахмурилась, я взмахнула руками и…

— Мать моя собака, — прошипела я и крикнула, — Тина! Воду!

Сорочка задорно горела, мы метались вокруг нее, а на кровати мерно храпел Гамильтон. Достойное начало дня, как по мне.

— Так пойду, — решительно произнесла я. — А то мало ли кто-то расстроен, а тут я в мятом.

— Если бы у меня были проблемы с невинностью, то чужая мятая сорочка не сделала бы меня счастливой, — с сомнением произнесла Тина.

— Потому что ты — нормальный приличный человек, — зевнула я и подошла к окну.

За окном было холодно, а на траве поблескивала роса.

— Так, где-то у меня был халат.

Папин тяжелый лохматый полосатый халат. Очень теплый. И его же тапки.

— Ты не думаешь, что это тоже самое, как прийти в мужской рубашке? — спросила подруга.

— Не, это ж папин халат. И потом, к проверяющим я выйду как положено — босиком и в сорочке, — отмахнулась я. — Пойдешь со мной? А то жалко халат на землю бросать.

— Куда ж я денусь, — философски вздохнула подруга. — Дай только оденусь, а то и правда прохладно.