— Не пойду.

У него глаза на лоб полезли.

— Как это не пойдете?!

— Мне нельзя подтягиваться.

— Как это нельзя, ты же в армии!

Я мысленно зажмурился, собрал всю свою волю в кулак и выпалил:

— А так! Вы мне сейчас затянете мышцы, и какой из меня через два года артист? Вы сами-то подумайте!

Он настолько опешил, что разрешил мне не подтягиваться. Хоть и невзлюбил после этого случая.

Так я ни разу не подтянулся в армии. Хотя стрелял. Ездил на стрельбища, собирал-разбирал автомат — все это я прошел. Но так как я на учения ездил от штаба, то особо всего этого не касался. Мои однополчане в полях были, а я по приказу командира рисовал на картах, куда кто побежит, стрелочками.

В общем, школу армейскую я прошел ох какую. Армия меня научила общению с людьми. Это главное. Вояка из меня, конечно, никакой. Но я был необходим этой армии. Как художник и топограф. Пришлось и в армии дарить людям радость как руководителю ансамбля песни и пляски Гвардейской Таманской дивизии.

Однажды я отругал командира дивизии. Генерал-майора. Он был самый молодой генерал-майор в стране в то время. Дело в том, что в дивизию приехали неожиданно иностранные гости, мой взвод стоял в карауле, на морозе.

А он приказал быстро организовать концерт. Я говорю: «Они же замерзшие, как им на руках стоять, шесть стульев, кверху ногами — эквилибр? Нет».

— Приказ поняли?

— Тогда я снимаю с себя всякую ответственность.

Что делать, организуем концерт, ребята начинают выполнять сложные цирковые номера. И один парень падает, выбивает себе все зубы.

И я разозлился, начал орать на командира дивизии: «Ваши приказы засуньте себе в одно место! Создавайте нам условия, и мы готовы «танцевать» с утра до вечера, или нечего такие приказы давать…»

Он вынужден был признать, что я прав.

Меня очень уважали солдаты за справедливость. Причем многие из них были старше меня по возрасту, они уже закончили цирковое училище. Там были лауреаты разных конкурсов, которые уже получили в Монте-Карло «золотых» и «серебряных» клоунов. А я — «салабон» двадцатилетний… Но уважали.

В общем, для армии я стал своим. Меня все любили, офицеры уважали, офицерские жены подкармливали. Через много лет я оказался там на похоронах своего командира, Владимира Мебуки. И ко мне подошла женщина, старенькая, говорит:

— Сашенька, а я тебя пирожками кормила…