— За мной, товарищ солдат.
— Я еще не солдат, я присягу не принимал.
— Молчать!
И меня опять в военкомат. Я ничего не могу понять. Там говорят: тебя, Песков, отправляют в Таманскую дивизию. А это Подмосковье, час езды от столицы! Совсем другая песня!
Оказывается, все выпускники циркового проходят службу в Таманской дивизии. Там ансамбль песни и пляски, который когда-то Людмила Зыкина создала с двумя баянистами.
Приехал. Пришел в казарму. Первая ночь. «Рота, подъем!» Холодно. Нам выдали такое старое, затертое солдатское белье, рубашки хэбэшные, то, что осталось от дембелей. Надевайте, побежали! И мы в противогазах, пять километров… не поверите, помню это ощущение, как сейчас. Бегу, а впереди светится Москва. Ореол света. А ты в какой-то глуши, холодно, бежать пять километров, противогаз на тебе, и тут команда: «Товарищ солдат, запевай!» И пели. Прямо в противогазах. Жутко…
Мы прибегаем, там, оказывается, душ. Нам говорят: три минуты на человека. Как под одним душем 15 человек может помыться? Я не понимал этого тогда и не понимаю до сих пор. Короче, помылись, вышли, голые стоим. Перед нами — куча грязного белья. Приказ: одевайсь! Во что?! Да вот в это. А там все перепутано, сжечь это тряпье надо, по-хорошему. А мы — чистые, помылись хоть как-то хозяйственным мылом…
Оказалось, не привезли одежду со склада. Опять это же самое надели — и обратно, в казарму. Пять километров в противогазах. Чего бегали мыться? Но так надо — первый день в армии.
Потом чего только не было: и яблоки подвешивали к тополям, и травку кисточкой от клея красили, когда приезжало командование. Каждую травинку надо было покрасить…
Единственное, что мне хорошо давалось из армейских премудростей — красиво ходить по плацу. У меня всегда пятерка была. Это я умел, танцор же.
И вот я неделю провел в армии. Первое воскресенье — дают сахар, яйца, болтушку какую-то. И я… падаю в обморок, прямо в столовой. Оказалось — от жирного сразу заболела печень, почки, поджелудочная (мучаюсь, кстати, до сих пор). Меня отправили в медсанбат.
Хорошее было время. Меня лечили, как могли. Сначала лежал, потом ходить начал, сняли все болевые синдромы. Но меня держали, не выписывали. Все доктора стали моими друзьями. Я ходил королем, помогал медбратьям, которые тоже служили. Помню, Витька был, Сережка и Андрюшка, они работали посменно. Говорю: «Я здоров, выписывайте». Смеются:
«Ну и куда ты пойдешь? В казарму? Иди, вон, перейти плац только…»
Ну ладно, что делать? Рисовал плакаты для медсанбата, доставал билеты в театры в Москве — у меня же связи, все администраторы «схвачены». И два года они через меня попадали на лучшие спектакли — взрослые, детские… Да и для меня съездить в Москву было как через изгородь перескочить. А чего тут — вышел, попутку поймал, солдат тогда бесплатно подвозили, из уважения.
Пока я лежал в медсанбате, у меня была своя палата. Когда мама приезжала ко мне на день рождения, на присягу, ей устраивали собственное койко-место. Кормили хорошо, уважали. Так что время моего «лечения» мне запомнилось, как одно из самых приятных в армии.
Кстати, присягу я принимал прямо в медсанбате, почему-то в душевой. Меня вызвали, я пришел, прочитал текст, расписался. «Товарищ солдат, я вас поздравляю, вы приняли присягу». И все, никакой торжественности.
Бывали и грустные моменты. Как уже говорил, я помогал медбратьям, готовил ребят к операциям. Я еще числился больным, но уже работал. На моих руках умерли три человека. Все трое от несчастных случаев. Особенно запомнился один. Мальчика привезли с полевых учений. Танк ехал и дуло пушки его как-то нечаянно задело. Не успели спасти. Пока я его раздевал, кровь смывал, он скончался. Тяжко было очень… Слезно…
Наш полк располагался на территории гарнизонного поселка. Там же был медсанбат всей Таманской дивизии и Дом офицеров. Я служил в гарнизонном Доме офицеров, а в полку был клуб, там у меня друзья служили, и к ним я ходил в гости по ночам, перелезая через дырку в заборе.
В общем, после медсанбата казарму я больше не видел. Жил прямо в Доме офицеров. Я ведь был художником, а у художника должна быть мастерская. А чтоб спать — шинелька есть. Холодно — ничего страшного, зато не в казарме.
Единственное, каждое утро, в семь ноль-ноль, я должен был быть со взводом на построении, это как «Отче наш». Привел взвод, увел, они спать пошли, а я рисовать: плакаты, афиши для фильмов, которые привозили в Дом офицеров.