1. ИСТОЧНИК ВДОХНОВЕНИЯ

В 1933 году в стихотворении «Молодость» Джалиль писал:

Двадцатисемилетнему Джалилю ещё рано было грустить о юности. Грусть была, но о другом — ушло время, на которое пришлась юность поэта, двадцатые годы. Поэт грустит по энтузиазму той поры, когда безоглядно принималось всё, что было отмечено новизной. В грусти его и осознание того, что он легко расставался и с тем, что надобно было сохранить, что не все отпущенные ему дни, месяцы, годы были отданы поэзии. Приходит раздумье о творческом пути: всё дальше оставались годы движения в русле классики, годы утверждения новизны, а увлечения рапповскими теориями мало что дали ему. Так что речь не только и не столько о возрасте самого М. Джалиля, речь о поэте М. Джалиле, о стране.

Без размышления о времени и о себе нет не только поэта, без этого невозможна жизнь человеческая. Джалиль, закончив рабфак, обучался в Московском университете (закончил в 1931 году), повидав людей, уже накопил известный жизненный опыт. Честно признаемся: не был этот опыт так уж велик, не было ещё серьёзных и больших знаний, не столь был широк кругозор, не так уж много прочитано, осмыслено. Но дорога была верной: он шёл к истокам национальной, к горизонтам всей советской и мировой культуры. Естественно, Джалиль переживает глубокие внутренние перемены. Невероятная сложность развития страны постигается не острой и дерзкой мыслью, она познаётся сердцем, художнической интуицией. Однако и сердце поэта кое-что стоит. Сердцем М. Джалиль принял революцию (в 1917-м ему одиннадцать, а в 1919-м — тринадцать лет). За М. Джалилем, за татарами стояла многовековая история борьбы против социального и национального угнетения, история вражды людей и народов, история утверждения необходимости дружбы народов страны. Велика была цена социальной справедливости и национального равенства, возрождения национального достоинства, принесённых революцией. М. Джалиль, как бы ему ни было тяжко в двадцатые или тридцатые годы, неизменно, когда речь шла о выборе, избирал верность народу, великим идеалам свободы, национального достоинства и межнационального согласия, всегда сохранял понимание того, что его опора — совесть, честь, человечность, достоинство. Изнутри, из недр его человеческого и национального сознания был продиктован его творческий путь тридцатых годов — к народу. И это отделило его от одних писателей и соединило с другими. Однако выразить этот путь в поэзии оказалось нелегко: надо было фактически возродить чувство слова, обратиться к классике, вспоившей его как личность и художника, переосмыслить итоги самоотверженного труда стихотворца второй половины двадцатых годов. На это и ушли 1930-е годы. В эти годы он открыл и утвердил основные для него категории: свобода человека как условие его жизни, природа и история как среда его жизнедеятельности.

Поэт далёк от простого отрицания того, что сделано им в прошлом. Это были трудные годы, полные испытаний и для него и для страны:

В оригинале стихотворения сказано ещё резче: «Года не гладили, а царапали лицо, оставляли на нём глубокие шрамы». В реальности, отметим попутно, М. Джалиль сохранил весь юношеский свой облик. Речь опять здесь, очевидно, о том же — о необходимости понять себя, о трудности этого. Мыслитель в отроческие годы, юный поэт, воспитанный в школе Г. Тукая, Дэрдменда, восточной философской классики, ныне утратил поэтическую философскую школу, не готов объять умом грозное и сложное время, его резкие сломы, его одновременно трагический и героический пафос.

Суровости времени он по-прежнему противопоставляет свой юношеский оптимизм — великие идеалы требуют беззаветности:

Джалиль полагает, что новые его произведения были невозможны без политических стихов двадцатых годов.

Известный качественный рост поэзии Джалиля, определившийся к 1934 году, опирается на изменение его отношения к литературе. Джалиль начинает приходить к пониманию значения самой личности художника-творца. Он теперь стремится определить своё личное отношение к тем событиям, о которых рассказывает. Джалиль вновь начинает осознавать себя лириком.

Открывается главная грань его таланта. Это приводит к тому, что Джалиль по-иному начинает писать и эпические произведения, разрабатывать новые жанры. Он приступает к созданию драматических поэм, он обращается к народной песне. Меняются изобразительные средства его поэзии. Кристаллизация его таланта происходит не только в лирике. В его произведения этой поры приходят гармоничные образы.

Крупные эпические произведения Джалиля (поэмы «Алтынчеч», «Письмоносец», оперное либретто «Ильдар») напечатаны были перед самой войной. А всю вторую половину тридцатых годов публикуются стихи и песни Джалиля. И поэтому читатель знает главным образом Джалиля-лирика. Именно лирика помогла ему занять место в истории татарской литературы этих лет. Лирика его этих лет — антитеза поэзии двадцатых годов. Тогдашняя напористость, размашистость, лихость уступают место элегическому или же раздумчивому восприятию природы, бытия. В этом и достоинство этой лирики, но здесь и её неполнота: жизнь-то оставалась суровой.

Своеобразной декларацией поэта является стихотворение «Родник» (1937).

Символом поэзии Джалиль избирает не штык, не пулю, не лозунг, а ручей. Он хотел бы, подобно ручью, «песней землю оплодотворять, души в сады превращать». Действенная поэзия — это поэзия, вобравшая в себя мировосприятие современного человека.

Слово должно насыщаться всеми красками земли, всеми её запахами, всеми её радостями и печалями. Слово должно идти от сердца к сердцу.

Обаяние нравственного облика лирического героя определяется его верой в жизнь, сердечной открытостью. Всю полноту своей душевной жизни Джалиль несёт людям, готовый всегда поддержать в них бодрость.

Откуда эта эмоциональная щедрость лирического героя? Она результат доверия к людям, которые рождает желание и смелость говорить от себя, рождает полнокровие лирики, приводит к расцвету таланта поэта. Такого поэта ничто не погубит, не свалит с ног, не подкосит.

Поэт-лирик, Джалиль чувствует себя частицей народа, страны. Прежде отчизна была для Джалиля лишь одним из отрядов революционного движения. В изображении её поэту недоставало объёмности, многообразия. Теперь в стихотворении «Лес» (1939) образ родины вырастает из конкретной картины той природы, которая окружала М. Джалиля в детстве.

И поначалу стихотворение воспринимается как рассказ о детстве:

Как птицы, разлетаются деревенские мальчишки по широкой стране. Но навсегда в их сердцах остаётся память о старом лесе — воплощении родины, её красоты и мощи.