Книги

Муса Джалиль: Личность. Творчество. Жизнь.

22
18
20
22
24
26
28
30
Сколько надо наук одолеть нам! Сколько ждёт нас несделанных дел! Для того ведь и созданы крылья, Чтобы каждый из нас полетел... Не грусти! Твоя гордая слава, Твой немолчный зелёный прибой Разнесутся далеко-далеко В песнях птиц, окрылённых тобой. (Перевод В. Тушновой)

Любовь к родине — это любовь к жизни, к её многообразным проявлениям.

Полнозвучность восприятия жизни — одна из главных черт лирики Джалиля тридцатых годов. В «Зимних стихах» (1935) он рисует звонкий студёный день, сверкание снега в лучах могучего солнца и восклицает: это — настоящие стихи!

Снег похож на белую бумагу. Песню или стих писать начнём? Солнце, наш поэт, познав отвагу, Чертит по снегу пером-лучом.

Широко открытыми глазами смотрит он на мир и не может нарадоваться его неожиданно стройной, законченной красоте.

Вот на лыжах, в свитере зелёном, Ели молодой под стать вполне, Наполняя лес весёлым звоном, Девушка моя спешит ко мне. Вот мелькнула, поднимаясь в гору, Вот остановилась у ольхи, Я смотрю на снег, дивлюсь узору... Это настоящие стихи! (Перевод С. Липкина)

Жизнь богата, прекрасна, и поэт должен увидеть её красоту. Тогда и родятся «настоящие» стихи. Таково тогдашнее кредо М. Джалиля.

Нельзя не обратить внимания на узость жизненно-тематического спектра оптимистических произведений — лыжная прогулка, леса детских лет, бьющие из-под земли родники. Произведения вбирают в себя большей частью впечатления давних детских, отроческих лет пребывания в деревне Мустафино, в Оренбурге с его живописными рощами, тут и памятные места подмосковных Загорянки, Голицыно, где М. Джалиль катался на лыжах. Одним словом, радостные впечатления, отразившиеся в творчестве М. Джалиля, высвечивают узкий сегмент жизни самого поэта и те стороны его жизни и размышлений, которые впрямую не соотносятся с событиями, происходившими в стране.

Однако, отмечая это, следует сказать о другом, не менее, а, быть может, более важном, — здесь поэт идёт к открытию природы.

Для нас понятия экологии, понятия сращённости человека с историей Земли, её водами, горами, лесами, небесами естественны. Но надо помнить, что и великим умам XX столетия нелегко, не сразу открывалось единство социальной истории и истории Земли, катастрофичность социального развития, не соотнесённого с закономерностями эволюции жизни на планете.

Крутые разломы истории страны находили отзвук в его душе, они врывались в мир поэта.

Так, стихотворение «Слёзы мои высохли» поражает несходством с другими произведениями тридцатых годов. Поэта терзает тяжкое отчаяние: нет друзей, верных товарищей, угасает светлая надежда, не остаётся сил выносить жизнь. Страстный и прямой, Джалиль во весь голос говорил не только о счастье, но и о несчастье:

Слёзы мои высохли, В руках нет сил. Перестань, сердце, Не гори, не гори больше. Совсем уже высохли Теперь мои слёзы. Совсем не осталось Вокруг товарищей. С безнадёжной верой Пройдут дни. Долго горело, перестань, Перестань уже, сердце.

Достаточно сказать об огромном напряжении жизни страны, достаточно напомнить о трагическом утверждении культа личности, чтобы объяснить появление у Джалиля этого стихотворения и ему подобных.

Поэта мучит чувство одиночества: Ночной простор. Я жгу костёр. Вокруг туман, как в море. Я одинок — простой челнок, Затерянный в просторе.

М. Джалиль находит традиционный образ, полный глубокого значения. Костёр в кромешной ночи — символ одиночества и стремления преодолеть это одиночество, призыв — отзовись! — к другому.

Стихи эти — «Слёзы высохли», «Одинокий костёр», «Бывают ночи» — из архива поэта, они ныне печатаются с пометкой — «Между 1936 и 1939». Пометка эта редакционная, она относит эти произведения к периоду репрессий; однако вряд ли возможно — просто одним волевым решением — так уточнять их дату. Вернее говорить о тридцатых годах. В этих стихах отгадка очень существенных обстоятельств жизни, объяснение многого в судьбе и в поэзии М. Джалиля.

М. Джалиль всё чаще испытывает одиночество. В стране происходили серьёзные сдвиги, социальные разломы вовлекали в себя миллионы жителей города и деревни. А поэт был наделён даром сопонимания, даром вчувствования, даром предвидения. Названные стихи обнажают существование сложных психологических пластов в сознании писателя. Поэт всегда, как любая сильная творческая индивидуальность, подобен камертону, который осязает всю многозвучность мира, хотя осознанно может откликаться лишь на некоторые явления, происшествия, события. Одиночество, посещающее М. Джалиля, примета дисгармонии внутреннего мира поэта, разлада в его художественном сознании. Творческая психология — проблема весьма сложная, но всё сложное имеет свои простые аспекты, выявляется в наглядных вещах, проступает в естественных очевидностях. Поэзия М. Джалиля, помещённая в сетку крупных координат времени, воспринятая в целостности, позволяет понять, что писатель видел, знал, понимал и, наоборот, не осознавал, даёт возможность постигнуть, чем он руководствовался в обращении к той или иной проблеме или теме, в разработке тех или иных стилевых принципов. Случайно ли в тридцатые годы он в некоторой степени отходит от злобы дня и погружается в фольклор? Чем обусловлены наивность поэмы «Письмоносец», либретто «Ильдар»? Почему столь завершённа «Алтынчеч», трагическая по замыслу?

М. Джалиль с полудетских, с отроческих лет вошёл в среду комсомолии и никогда не порывал с ней. Среда эта становилась по составу иной, со временем комсомольских работников заменили журналисты, поэты, литераторы. Верность революционным заветам делала его выразителем идеалов его юности; М. Джалиль знал это, ценил — и оставался всегда верен этим идеалам.

Однако страна проходила полосу тяжёлых исторических испытаний — развёртывалась индустриализация, прошла коллективизация, в газетах освещался один судебный процесс за другим. Эти явления отразились в поэзии М. Джалиля — не впрямую, не в лоб, а в тех или иных особенностях тематики, проблематики, самого его творческого развития. Вряд ли он мог так, как мы, взглянуть на современные ему события. Джалиль очень рано ушёл из родной деревни и больше там не бывал. События в деревне времён перелома доходили до него в основном с полос газет. Поступь индустриализации его творчески не заинтересовала. К сожалению, и город остался для него не до конца раскрытым, в Казани он знал более всего рабфак, в Москве его окружением были преимущественно земляки, а во второй половине тридцатых годов — люди консерватории. Словом, биографически он не был включён в исторические переломы.

Но путь его для внимательного взгляда при несомненном сходстве с торной, одобренной канонами времени дорогой чётко индивидуален. Он индивидуален уже потому, что поэт остался верен проблематике, волновавшей его с юности, — человек и его внутренний мир. Он индивидуален и потому, что поэт был верен своему, к сожалению, не всегда скорому процессу художественного развития — его проблематика (личность и народ, личность и история) углубляется, разворачивается не под воздействием внешних событий, а по внутренней личной логике. Он всегда отвечает на вызов действительности, но отвечает по-своему и не столь быстро. Так создаётся обычное для писателя неполное — весьма различное у разных литераторов — совпадение с днём текущим и его заботами. Если в двадцатые годы, в их второй половине, он юношески азартно жил злобой дня, то в тридцатые годы М. Джалиль, хотя и продолжает откликаться на события, вызывающие общественный интерес, находится весь в поисках авторской позиции, которая позволила бы ему выразить полно, глубоко время и себя, быть в ладу с собой и со временем, найти единство между собой и народом. Он остался в стороне от воспевания вождизма, славословий тяжёлой колеснице эпохи, хотя и не смог избежать общей участи — соавторства в коллективных изданиях 1. И в лирике, и в эпике М. Джалиль стремился сохранить — и приумножить — гуманистические, демократические начала. У него есть наивность, она идёт ещё от двадцатых годов. Однако время побуждало к иному, необходимо было всё более пристально всматриваться в главное — народные судьбы, народные традиции, народное слово.

События, связанные с репрессиями второй половины тридцатых годов, задевают и М. Джалиля. И его вызывают для бесед, и его многократно испытывают. Но всё это — словно каким-то подсознанием — им отвергается, исторгается из его реальности. К этому времени М. Джалиль уже взрослый человек, он смог держаться достойно. Не привели его эти события и к отказу от идеалов юности — за ними стояли судьбы отца и матери, брата и сестры, судьбы татарского народа, который увидел в революции путь к давним идеалам свободы и справедливости, который вынашивал эти идеалы без малого тысячелетие. Да и судьба тут была к нему — то ли москвичу, то ли казанцу — милостива, тучи собирались, но молния не ударила. Даже прямые печатные обвинения «Алтынчеч» в отступлении от социалистической идеологии не привели поэта к драматическому финалу. Судьба!

И всё же в эту пору он был одинок. Для возмужания личности требуется среда, люди. У него были друзья, великолепные, умные, люди больших знаний и воспитанного вкуса. Но слышал ли он слова полной правды, без которой нет высокого искусства? Трудно сказать, но вот «Одинокий костёр» и все названные стихи говорят только об одиночестве, в них звучит лишь глухое эхо грозных и трагических явлений:

Горит бурьян. ____________В густой туман Он мечет сноп огнистый, И смутный свет, ______________минутный след, Дрожит в пустыне мглистой... То красный блеск, ________________то яркий всплеск Прорежет вдруг потёмки. То погрущу, __________то посвищу, То запою негромко... Огонь, светящийся во мгле, Заметят ли, найдут ли? На звук, летящий по земле, Ответят ли, придут ли? (Перевод Р. Морана)

Ответ на вопрос, заданный в последней строфе, содержится в другом коротком лирическом излиянии, так же, как и предшествующие стихи, не имеющем названия:

Бывают подчас длинные, тяжёлые Ночи; сон не идёт, душа болит... Но важно другое: у каждой ночи, У каждой ночи есть свой конец. Каждую ночь ломая, время идёт, Алея, встаёт смелый рассвет. Улыбаясь, восходит звезда Чулпан, Рассеивая все горе-беды...

Ответ таков: поэт не знает, почему так сгустилась тьма, но он не теряет надежды, что опустившаяся безгласная, всеохватывающая ночь минет.