«Команда «Витязя» существенно пополнила мои продовольственные и питьевые запасы, аптеку и библиотечку книгами с памятными пожеланиями успеха», — рассказывает Телига.
Покинув Таити, польский мореплаватель направился на остров Фиджи, где рассчитывал получить разрешение на заход в австралийский порт Сидней. Надо сказать, что в Австралии его с нетерпением ожидали сотрудники польского консульства, которые должны были вручить отважному мореплавателю присланную из Варшавы медаль «За выдающиеся спортивные достижения». Однако австралийское правительство не выдало Телиге визы. Вместо Сиднея он направляется в Индийский океан через изобилующий подводными мелями и рифами Торресов пролив.
Плавание Телиги через Торресов пролив напоминало стремительный спуск лыжника-слаломиста, лавирующего среди лабиринта рифов и коралловых островков. Вдобавок еще беспрестанно обрушивались шквалы с обильными ливнями.
Когда коварный пролив остался позади и «Опти» прошла между двух красных буев, за которыми открывалось широкое Арафурское море, он почувствовал такую усталость от постоянного недосыпания и нервного напряжения, что свалился и тут же на палубе заснул мертвым сном. Его разбудила штормовая волна, накрывшая яхту. Наверное, уже не один час шла «Опти» в штормовой полосе, соскальзывая с гороподобных волн и вновь взлетая на их пенистые вершины. Телига вскочил и быстро зарифил все паруса. «Опти» была готова к бою со стихией. Шторм свирепствовал на протяжении тридцати часов, и, когда он затих и на смену ему пришел попутный ветер, мореход облегченно вздохнул, но ненадолго — опять налетел шквал. И опять наступила пора испытаний. К тому же через стыки надстройки стала проникать вода.
Так, борясь со стихией, «Опти» упрямо продвигалась на запад. Вообще, плавание в Индийском океане, начиная с Торресова пролива, оказалось куда менее приятным, чем в Тихом.
Приближаясь к берегам Южной Африки, польский моряк встретил в Индийском океане корабль. Им оказался советский танкер «Ленкорань». Огромный танкер и маленькая яхта сблизились. Узнав, что яхтсмен ни в чем не нуждается, советские моряки, пожелав ему счастливого плавания, легли на прежний курс.
«Какие прекрасные впечатления я вынес из встреч с советскими моряками. Только они, да еще и английские суда, меняли курс при виде моей яхты и бородатого человека на ее борту», — рассказывает Леонид Телига.
Обогнув мыс Игольный, отважный мореплаватель вновь вошел в Атлантику. Первые дни в Атлантическом океане проходили при хорошей, солнечной погоде, и Телига смог погреться, просушить снаряжение и паруса после штормов Индийского океана, но покой длился недолго. Вскоре опять налетали шквалы. Несколько дней из-за сильнейшей болтанки яхтсмен не мог себе приготовить горячую пищу, а тут еще выяснилось, что вообще все припасы подходят к концу. «Надо спешить в Дакар, но как это сделать, если волны и встречный ветер как будто сговорились против меня», — рассказывал Леонид Телига. А тут еще болезнь, поднялась температура. Моряк привязал себя к койке и впал в забытье. Шли дни… Шквалы прекратились. Придя в себя после перенесенной болезни, мореплаватель вернул снесенное ветром и течениями за несколько дней суденышко на прежний курс. И здесь неожиданная, радостная встреча. Вот что записано в дневнике Леонида Телиги:
«Идущее впереди меня судно берет курс на «Опти». Все ближе и ближе. На борту надпись «Монюшко». С палубы меня бурно приветствуют. Теплоход лег в дрейф, и я убрал паруса. После долгих месяцев плавания это первое увиденное мною польское судно. Наслаждаюсь звуками родной речи. Счастлив оказанной дружеской встречей». На борт «Опти» переданы продовольствие, фрукты, газеты, журналы…
Плавание продолжается. А через несколько дней, запустив сигнальную ракету, капитан «Опти» дал знать о себе лоцманской службе африканского порта Дакара. Так, 9 января 1969 года закончился переход польского яхтсмена от островов Фиджи в Тихом океане протяженностью около пятнадцати тысяч миль (или двадцать семь тысяч километров). За сто пятьдесят девять дней пути он не посетил ни одного порта.
После нескольких дней отдыха в Дакаре Леонид Телига снова в пути к марокканскому порту Касабланка, откуда он вышел в кругосветное плавание два года назад. Наконец и Касабланка. Круг замкнулся.
Вокруг света без остановки
Фрэнсис Чичестер еще только готовился к своему кругосветному рейсу, как в одной из лондонских газет прозвучало предостережение: «Берегись, Чич, у тебя есть соперник!» Этим соперником был зеленщик из Портсмута Алек Роуз. Он также собирался обогнуть земной шар под парусом. Но его яхта «Веселая леди» была оснащена хуже, чем «Джипси-Мот-IV», да и меньше чичестеровской яхты в полтора раза. Чичестер снаряжался в кругосветный рейс при поддержке заинтересованных в рекламе богатых компаний, а Роуз вложил в рискованное предприятие свои весьма умеренные сбережения. И не удивительно, что на подготовку к рейсу у Роуза пошло больше времени — Чичестер отплыл первым. Алек Роуз же стартовал спустя почти целый год после Чичестера — 10 июля 1967 года. Триста пятьдесят пять дней он провел один на один со стихией, прежде чем «Веселая леди» вернулась в Портсмут, пройдя тремя океанами с несколькими остановками. Более двухсот тысяч англичан встретили в Портсмуте его как героя. Смущенный торжественной встречей, Роуз только и мог сказать: «Кругосветный вояж, о котором я мечтал всю жизнь, осуществился».
Кругосветные рейсы мореплавателей-одиночек получают из года в год все большую популярность, все больше усложняется программа и приобретается чисто спортивный оттенок. Во всяком случае, когда газета «Санди Таймс» объявила в 1968 году одиночную безостановочную кругосветную гонку под парусами, десять яхтсменов изъявили желание участвовать в ней.
Долгое время лучшие шансы на победу в этом необычайном океанском сверхмарафоне были у француза Бернара Муатесье. Он шел все время со значительным опережением графика «вояжа века» Фрэнсиса Чичестера, совершенного за рекордный срок — двести двадцать шесть дней. Сам Чичестер, напряженно следивший за ходом гонки и имевший полную информацию о положении яхт (он был председателем судейского жюри кругосветки), считал, что «победа у Муатесье в кармане».
Уверенность в скором финише французского мореплавателя еще более укрепилась, когда в начале марта 1969 года он оказался у мыса Горн. Еще немного — и выход на «атлантическую прямую». Предполагалось, что Бернар Муатесье прибудет в Плимут между 5 и 20 апреля. Вспомнили даже, что день рождения Бернара 10 апреля, и высказали предположение, что скорее всего отважный француз должен финишировать именно в этот день.
Но вот наступил апрель, а за ним и май. Ожидание напрасно — от Муатесье нет никаких известий. Сэр Фрэнсис от имени жюри и устроителей кругосветных гонок обратился к капитанам всех кораблей, плававших тогда в просторах Тихого и Атлантического океанов, с просьбой наблюдать за морем. Такое же обращение было послано чилийским летчикам, совершавшим рейсы в районе мыса Горн. Здесь уместно сказать, что сам Муатесье мог сообщить о себе только при встрече с каким-нибудь судном. Подражая своему кумиру Джошуа Слокаму — первому человеку в мире, в одиночку обогнувшему земной шар, французский мореплаватель не взял в рейс радиоаппаратуру. Зато он вновь «изобрел» способ связи, которая действовала на три-четыре десятка… метров. С помощью пращи он мог забросить записку с борта своего кэча «Джошуа» (названного, конечно, в честь Джошуа Слокама) на борт проходящего мимо корабля.
Наконец в июне месяце 1969 года греческий пароход встретил одинокий парус южнее Американского материка. Это был Бернар Муатесье. С помощью своей «связи ближнего действия» он метнул на палубу «грека» записку, текст которой немедленно передали в Плимут. «Я не иду в Плимут, — говорилось в записке. — Теперь, когда дорога изведана и я знаю, что могу идти быстро, мне незачем идти в Плимут ради всего этого шума. Я ненавижу рекорды. Иду на Таити».
Текст вместе со «свежими» фотоснимками Муатесье обошли газеты. Любопытно, что мореход фотографировал себя сам и по примеру потерпевших кораблекрушение поместил снимки в три бутылки и, тщательно закупорив, выбросил в океан, когда огибал мыс Игольный. Одну из бутылок нашли на берегу Африканского континента и переслали самолетом в Париж.
В западных странах на поступок Муатесье реагировали одинаково: «Парень не в своем уме! Отказаться от приза, славы, денег?!»