Толиман смущенно стукнул по ушам и помотал головой.

– Ну, разумеется, – Аркус измученно вздохнул и кивнул идти за ним.

Через минуту они шли по центральному залу. Мающаяся бездельем охрана у лифтов с любопытством поглядывала на них.

– Смотрите, это ж Аркус! – рабочие оторвались от замены прохудившихся кабелей и напрягли уши, чтобы послушать, о чем говорит "герой". Обрывки таких разговоров и до этого становились основой городских баек, но после того выступления на сцене внимание к Аркусу стало нездоровым: сначала все буйно приветствовали его, затем затихали, то ли ожидая речь, то ли новые откровения о жизни тайной лаборатории.

Перед обедом зал, как всегда, пустовал – все работали. Куполообразный потолок отражал звук шагов, так что казалось, будто марширует с десяток человек.

– Смотрю я на наш "вокзал" и думаю, что недолго нам осталось копошиться в горах, – Аркус грустно усмехнулся. – А как у вас было в Нью-Дзине?

Толиман вздрогнул, с почти осязаемой болью сощурился и застыл, как после представления в лаборатории. Аркус корил себя, что спросил так в лоб и сдернул с заживающей памяти корку:

– Прости. Я жил какое-то время в Нью-Дзине, так что это, вроде как, мой второй дом. Хотел разговорить тебя. Просто мне знакомо это чувство, когда ты маленький человек в новом городе. Хочу помочь тебе, но не знаю как, – Аркус по-дружески потрепал Толимана за плечо.

– Дайте мне зарыться в работу, – в нескрываемым раздражением выпалил Толиман. – Тогда все само пройдет. Как вы заметили по волосам, раньше я действительно работал над другой технологией. К моему мозгу подключили поляризатор, который должен был гасить остаточное излучение, чтобы я не постарел раньше времени. Но на тестах его замкнуло на двадцати процентах мощности. После этого я два месяца учился говорить. Поляризатор из меня, кстати, так и не достали – сказали, что опасно, – Толиман провел рукой по шее, будто унимая вновь вспыхнувшую боль.

В такие совпадения просто не верилось. Аркусу захотелось закричать, что с ним случилась такая же история, и что тоже на двадцати процентах, но он легко отделался. Щеки предательски раскраснелись, как в первый день работы в лаборатории, когда он сходу сломал новенький наноскоп.

– А… А чем отличается Скворец от той старой модели? – еле слышно прошептал Аркус. Они уже шли у лифтов, так что рабочим, оставшимся около вокзала, пришлось навострить уши, чтобы расслышать.

– Он повышает температуру, но не ускоряет рост, а если и делает это, то совсем незначительно. Специально сделал так, чтобы люди не пострадали, – Толиман, кажется заметил смятение Аркуса, и аккуратно предложил. – Вы бы уже вызвали уже лифт до Снабжения, а то мы тут встали и развлекаем публику разговорчиками.

Молчаливое ожидание Аркус воспринял как передышку. Хоть он и начальник, но первенство в разговоре уверенно держал Толиман. А совпадение их историй не только поразило Аркуса, но и пробудило в нем желание соревноваться.

Он уже наметил план действий, когда лифт распахнул двери.

– Скажи, Толиман, как ты пришел к этой работе?

Толиман вдруг довольно заулыбался, будто ждал этого вопроса:

– Ладно, расскажу все, что есть, – заговорил он, наконец. – Начну издалека. В детстве я слишком любил читать. Сначала мой отец давал листать со своего планшета всякие сказки и стишки, но они быстро наскучили. А вот история… – Толиман кивал, вспоминая. – Я зачитывался ей, пока в десять лет не наткнулся на одну книгу, отбившую всякое желание читать вообще. – Толиман сглотнул и замолчал.

– Ну, что за книга? – нетерпеливо спросил Аркус, чувствуя, что попался на крючок рассказчику. Толиман начал раскрываться и уже ни сколько не походил на того хмурого и неприветливого чужака, каким казался до этого. Он все реже цеплялся взглядом за пол, и вполне очевидно не был и в половину таким плохим, как о нем говорили.

– Жаль, Дара и Ян не понимают, – подумал Аркус вслух.

Толиман сощурился, но уточнять ничего не стал: