– Капитан Санчес, – заявила Барбара. – Мы обнаружили двух пленников, которые представляют для нас особый интерес. Прошу освободить их в моем присутствии, чтобы я лично засвидетельствовала, в каком состоянии они находятся.

– Мэм, у нас еще нет кодов для открытия этих дверей, – ответил он.

Барбара протестующе подняла руку.

– Мы так не договаривались. Было условлено, что я получу полный доступ ко всем помещениям. Это прямое распоряжение губернатора. Мы не сдвинемся с места, пока вы не откроете эти камеры.

На ее невозмутимом лице не дрогнул ни один мускул. Барбара твердо стояла на своем и не собиралась уступать.

Усталый капитан недовольно поморщился.

– Ладно, постараюсь что-нибудь сделать.

Через полчаса с третьей попытки копы сумели-таки отпереть камеры, по очереди вставляя в прорези карточки-пропуска, отобранные у охранников.

Сначала вошли в камеру к Энджи. Она была одета в больничный халат с завязками на спине, а камера была обставлена даже скуднее, чем моя, – только мягкая обивка на полу и на стенах, ни раковины, ни кровати, ни окошка. Энджи, щурясь, выглянула в коридор, и полицейская камера тотчас же нацелилась на нее ярким лучом прожектора. Барбара торопливо шагнула вперед и прикрыла ее собой. Энджи неуверенно вышла в коридор, слегка пошатываясь. Что-то было не так с ее глазами и лицом. Странное, незнакомое выражение. Да, она плакала, но дело было не в этом.

– Мне дали какие-то препараты, – пояснила она. – Потому что я орала без умолку, требуя адвоката.

Вот оно что. Я крепко обнял Энджи. Она бессильно повисла у меня на шее, но все-таки тоже обняла меня, хоть и слабенько. От нее пахло немытым телом. Я понимал, что и сам не источаю цветочный аромат, однако мне не хотелось выпускать Энджи из объятий.

Потом отперли камеру Дэррила.

Он изодрал в клочья свой тонкий, как бумага, больничный халат. Свернувшись клубочком, забился в самую глубину камеры и беспомощно прикрывался от камеры и наших взглядов. Я подбежал к нему.

– Дэр, – с жаром прошептал я ему на ухо. – Дэр, это я, Маркус. Все позади. Тюремщиков арестовали. За нас внесут залог, и мы вернемся домой.

Но он лишь лежал, крепко зажмурившись, и трясся всем телом.

– Простите меня, – прошептал он и отвернулся.

Полицейский в бронежилете и Барбара взяли меня под руки, отвели в камеру и заперли. Там я и провел ночь.

Дорога до суда почти не отложилась в памяти. Меня сковали цепью вместе с пятью другими заключенными, которые пробыли в заточении гораздо дольше, чем я. Один из них, пожилой, беспрерывно дрожащий араб, вообще не говорил по-английски. Остальные были моложе. Я оказался среди них единственным белым. Когда нас всех собрали на палубе парома, я обнаружил, что почти все узники на Острове Сокровищ – темнокожие разных оттенков.

Я пробыл взаперти всего одну ночь, но она показалась бесконечно долгой. Утро выдалось хмурое, моросил мелкий дождичек. Будь все как обычно, я бы ссутулился и втянул голову в плечи, но сегодня я вместе со всеми, кто был на палубе, запрокинул голову, глядя в бескрайнее серое небо, радостно подставляя лицо обжигающей сырости. Паром на полном ходу мчался к пристани.

Потом нас пересадили в автобусы. Взбираться по ступенькам в кандалах было неудобно, и погрузка сильно затянулась. Но мы никуда и не спешили. Решив сложную геометрическую задачу о том, как шести человекам на одной цепи протиснуться в узкий проход между сиденьями, мы просто сидели и любовались на городской пейзаж, на дома, уходящие вверх по склонам холмов.