Я задремал. Шум машин, пролетающих над головой, сливался в равномерный гул, похожий на рокот океанских волн. Неподалеку от нашей стояли и другие палатки с бомжами. Днем я успел пообщаться с некоторыми из них, но с наступлением ночи каждый жался к своему убогому пристанищу. Все они были гораздо старше меня, на вид угрюмые и неприветливые, но ни на психов, ни на головорезов не походили. Просто неудачники, которым не повезло в жизни, а может быть, они в какой-то момент приняли неправильное решение, или и то и другое одновре- менно.

Должно быть, я крепко уснул. В памяти отпечаталась лишь пустота – а потом в лицо ударил ослепительный свет.

– Вот он, – произнес голос по ту сторону световой пелены.

– Взять его, – скомандовал другой голос. Он был мне слишком хорошо знаком, снова и снова возвращался в мучительных снах, наставительно требуя назвать пароли. Голос коротко стриженной тетки.

Мне на голову проворно накинули мешок и стянули у горла так сильно, что я поперхнулся и исторг из желудка полупереваренную фриганскую пиццу. Пока я задыхался и корчился в судорогах, меня скрутили по рукам и ногам, закатили, как бревно, на носилки, оттащили к машине, подняли в фургон – под ногами копов лязгнули две железные ступеньки. Бесцеремонно скинули с носилок на обитый чем-то мягким пол и закрыли дверь. Внутри стояла тишина. Звуконепроницаемая обивка гасила любые шорохи, и я слышал только свое сдавленное дыхание.

– Итак, вот мы и встретились опять, – раздался тот же голос. Фургон покачнулся – она поднялась внутрь следом за мной. Я по-прежнему беспомощно хватал ртом воздух, силясь загнать хоть немного в обожженные легкие. Едкая блевотина заполнила рот и тонкой струйкой потекла в дыхательное горло.

– Не бойся, – сказала дама. – Мы не дадим тебе умереть. Если задохнешься, откачаем и начнем заново.

Я закашлялся, с силой втянул воздух, и малая толика его просочилась-таки в легкие. Меня скрутил приступ жестокого, мучительного кашля, дыхательные пути слегка прочистились, и я вдохнул еще.

– Вот видишь, у тебя получается, – промолвила она. – Не все так плохо. Добро пожаловать, M1k3y. Мы приготовили тебе особое местечко.

Я действительно кое-как приспособился, немного расслабился под плавное покачивание движущейся машины. Поначалу вонь исторгнутой пиццы была невыносима, но, как бывает с любыми сильными раздражителями, мозг мало-помалу привык и почти перестал ее воспринимать. Лежать на мягко качающихся носилках стало почти приятно.

И в этот миг произошло чудо. Меня захлестнуло глубокое, невыразимое спокойствие. Казалось, я лежу на песчаном пляже, и на меня тихо накатывает океанская волна, поднимает ласково и бережно, словно ребенка, уносит на просторы бескрайнего моря, и я нежусь в теплой воде под теплым солнышком. Я все-таки попался, но это уже не имеет значения. Я сделал очень много: передал информацию Барбаре, организовал икснет. И победил. А если даже не победил, мне не в чем себя упрекнуть – я сделал все, что в моих силах. Гораздо больше, чем сам от себя ожидал. Лежа в полицейской машине, я мысленно перебирал и раскладывал по полочкам свои достижения – наши общие достижения. В городе, в стране, во всем мире появилось много несогласных с образом жизни, который уготовил нам ДВБ. И мы будем сражаться. Всегда. Нашу борьбу не задушить – тюрем на всех не хватит.

Я вздохнул и улыбнулся.

Только сейчас заметил, что стриженая все говорит и говорит. А я так глубоко погрузился в свое мирное блаженство, что и думать о ней забыл.

– …Такому сообразительному мальчику, как ты. Казалось бы, уж кто-кто, а ты-то поостережешься вставать у нас на пути. Мы за тобой присматривали с того самого дня, как выпустили на свободу. И все равно поймали бы, даже если бы ты не отправился рыдать на плече у той журналистки – предательницы и лесбиянки. У меня это в голове не укладывается – мне казалось, мы с тобой достигли взаимопонимания…

Под колесами громыхнул металлический настил, амортизаторы машины просели, снова выправились, и пол начал колыхаться иначе – размашисто, на морской волне. Мы шли к Острову Сокровищ. Но ведь там держат и Энджи! И возможно, Дэррила!

Мешок с головы не снимали, пока не принесли меня в камеру. Развязать руки и ноги поленились – просто скатили меня с носилок прямо на пол. Было темно, но в тусклых лучах луны, пробивавшихся через единственное крохотное окошко высоко под потолком, я разглядел койку без матраса. В камере были только я, голая койка, унитаз и умывальник, и больше никого и ничего.

Я закрыл глаза и отдался на волю океанских волн. Они подхватили меня, и я поплыл, а где-то далеко внизу осталось мое тело. Я хорошо понимал, для чего меня бросили вот так и что случится дальше. Я написаю под себя. Опять. Но мне уже доводилось писаться, и я знал, что при этом происходит. Я буду вонять и чесаться. Будет противно и стыдно, словно я превратился в беспомощного младенца.

Но я это уже пережил. Переживу и сейчас.

Я засмеялся. Это прозвучало так странно и неожиданно, что я вернулся к действительности, обратно в свое тело. Я хохотал и хохотал. Они издевались надо мной как могли, но я все выдержал, вышел на свободу и трепал им нервы много месяцев, показал всем, какие они мерзавцы и деспоты. Я их победил.

Мочевой пузырь давно был переполнен. Все равно рано или поздно я обмочусь. Так чего тянуть? Я перестал сдерживаться.