С этого момента Ахим начал работать в редакции. Мюнц первым читал его статьи и заметки, правил, давал советы, а спустя месяц сказал:

— Поезжай-ка ты в Грицене, на металлургический комбинат. Мы там организуем корпункт. Это будет горячая точка, маяк для всей республики…

Голос Ульрики оторвал его от воспоминаний.

— Знаешь что, давай ложиться спать.

Мебель в их спальне тоже была новая и тоже купленная в кредит.

— Но постель еще не постелена.

— Пожалуйста, Миха, займись этим ты.

Ну вот, опять. Он терпеть не мог мучиться с дурацкими уголками и пуговицами, с удовольствием уступил бы эту процедуру Ульрике. Он слышал, как она в ванной моется под душем. Значит, и на новой квартире будет то же самое. В их прежнем жилище она тоже первая утром и вечером занимала умывальник и мылась и обливалась до тех пор, пока он не начинал возмущаться. Хорошо, что вода не рационирована. А то ему бы уже ни одной капли не досталось.

Но тут Ульрика крикнула ему через закрытую дверь:

— Эй, разве ты забыл, что у нас теперь наконец ванная есть, даже с небесно-голубым кафелем. Мы тут вполне с тобой вдвоем поместимся.

Да, об этом он и в самом деле не подумал. Ульрика громко плескалась, пофыркивала от удовольствия, направляя на себя попеременно струю то горячего, то холодного душа. Бррр, нет, ему больше по душе теплая водичка.

— Ты трус! Просто трус! — Она брызнула в него холодной водой.

За те несколько месяцев, что он работает в редакции, очень многое изменилось. В Москве сказал свое слово съезд партии. И теперь, когда немного улеглись волнения, Ахим мог уже думать над происходящим с более трезвой головой. Он прекрасно помнил, какую бурю чувств, какое глубочайшее горе вызвало в нем известие о смерти Сталина. Это было ровно три года назад. Коммунистов охватила тогда мучительная растерянность. Что же теперь будет, если умер вождь мирового пролетариата и в Кремле не горит больше свет? Он вспомнил, как плакал его друг Франк Люттер, человек отнюдь не сентиментальный, даже немного циничный (не потому ли они уже давно избегают друг друга?), Франк отменил тогда свою свадьбу. И Мюнц, столько переживший в фашистских концлагерях, видевший смерть сотен замученных товарищей, после того как услыхал сообщение, побледнел, голос у него срывался… Ну а теперь? Теперь выходило, что все они заблуждались, когда верили в великого Сталина. Во время редакционных совещаний, которые проводились каждый день, Маттиас объяснял содержание отчетного доклада, говорил о необходимости коллегиального руководства, о восстановлении ленинских норм, о внутрипартийной демократии, но, конечно, и все остальное время в редакционных кабинетах не прекращались споры. Почти всех мучили экзистенциальные вопросы. И с Ахимом происходило то же самое. Хотя он теперь лишь изредка появлялся в Галле, и до него доходили пугающие слухи, которые вскоре подтвердились: стало известно о попытках Берии подчинить партию органам государственной безопасности, о массовых репрессиях, о реабилитации видных военачальников Тухачевского, Якира, который погиб со словами: «Да здравствует коммунизм, да здравствует Сталин…» Как такое стало возможным? Почему, в чем причины?

Ульрика вела себя так, словно ее это не касается:

— Пойми, когда я убежала от родителей из Хандсхюбеля, я порвала не с одним — со всеми богами.

В первый раз у него в душе зародились сомнения: хватит ли их взаимных чувств на долгую совместную жизнь? И вообще, что это такое — любовь? Разве это только постель?

Тогда в ответ на слова о богах он ответил ей очень резко.

— Из-за твоего происхождения ты никогда не поймешь таких, как мы, никогда не почувствуешь того огня, который либо горит в нас, либо гаснет, заставляет нас бороться и надеяться, делает сильными или слабыми. Поэтому лучше помолчи, чем болтать глупости, потому что в такие моменты мне начинает казаться, что я втрескался в обыкновенную буржуазную дурочку.

После той ссоры Ахим снова уехал в Айзенштадт. Но когда в конце недели вернулся домой, все было забыто. Их тоска в разлуке была сильнее разногласий…

Он вошел в спальню, прикрыл за собой дверь, стал искать в шкафу пижаму, но вспомнил, что вещи не разобраны и найти что-либо в этом беспорядке просто невозможно.