Посему, если он в данном случае не придерживается одного воззрения, то почему бы ему поступать иначе? Что он только в двух местах своих главных посланий говорит о «братьях господних», то это, в крайнем случае, доказывает только то, что для него духовное и мистическое представление, пребывание верующих во Христе, было ближе, чем то, другое, по которому единение символически изображается в виде родственного отношения. Поэтому нужно было бы сначала убедиться, что Иисус у Павла является исторической личностью, а его братья могут быть только братьями по крови. На самом деле уже защитники исторического Иисуса также и здесь сомневаются в образном понимании выражения «братья» только по той причине, что они историчность Иисуса уже заранее считают несомненной.
Или неужели из перв. посл. к коринф. (9, 5), е несомненностью следует, что только их понимание «братьев» может быть правильным? «Или, — говорит в этом месте Павел, — не имеем власти иметь спутницею сестру жену, как и прочие апостолы и братья господни, и Кифа?». Что здесь, должно быть , названа особая группа мужей, — говорит Вейнель, — «следует из-того, что в первом посл. к коринф. (9) речь идет о преимуществах апостолов, к каковым в качестве равноапостольных мужей присоединены братья господни» (109). Но было ли, действительно, «преимуществом» апостолов, что они могли жениться? Было ли остальным сочленам секты, исключая апостолов и кровных братьев Иисуса, запрещено брать себе жену? Не хотел ли, быть может, Павел сказать, что он чувствует себя уравненным с остальными сочленами общины во всех отношениях, а посему также не может оспариваться его апостольское достоинство, раз он своею успешной миссионерской деятельностью завоевал себе право на такое имя?
Нет, — говорит Вейс, — обыкновенные христиане не могут быть «братьями господними». «Почему они упомянуты между апостолами и Кифой, и почему так не названы, прежде всего, апостолы?» (106). Но, — почему Кифа особо упомянут после «братьев господних», ведь, он сам принадлежал к числу апостолов? И знали ли коринфяне «братьев господних» так хорошо, что Павел мог ссылаться на них и на их брачное состояние? Или, под этими «братьями господними», раз они, будто бы, образуют около 12 апостолов особо отмечаемую группу мужей, не следует ли понимать тех 70 учеников, которых, по словам Луки (10), Иисус послал на проповедь? На это все же могло бы указывать то обстоятельство, что Иаков, «брат господень», по свидетельству апостольских постановлений, не входил в число двенадцати апостолов, а, по свидетельству Евсевия, причислялся к семидесяти, взгляд, который, по-видимому, разделялся и Гегезиппом у Евсевия.
«Ответа на эти вопросы нет». И, таким образом, это место остается, в лучшем случае, темным.
Другие исследователи, которые для поддержания своей веры в исторического Иисуса не нуждались в «братьях Иисуса», совершенно отбросили 9, 5 перв. послания к коринф. и сочли его ничего не говорящим или даже вставкой. Так поступил и Шлегер, который его неподлинность обосновывает на том, что, согласно его исследования, за некоторым исключением (4, 4 сл.) вообще все места первого послания к коринфянам оказываются интерполированными, где Христос фигурирует под именем «господа». «Миссионерские путешествия братьев Иисуса, — говорит он, — для нас неизвестны, да и сами по себе невероятны».
Это, без сомнения, правильно.
Представьте себе Симона, Иуду и Иосифа (Иосию) ходящими из дома в дом с вестью: «Наш брат Иисус был ожидаемым мессией и скоро появится на облаках небесных»! Также и Штек удивляется, слыша о миссионерских путешествиях «братьев господних», «которых, как националистически настроенных иудеев, нехорошо отрывать от почвы Палестины», и это напоминает ему о 2, 12 послания к галатам, где о Петре прямо, безо всяких более подробных исторических пояснений, сказано, что он пришел в Антиохию.
И Бруно Бауэр восклицает: «Что за представление, что Петр скитался, что двенадцать были бродячими апостолами, хорошо известными коринфянам! Только позднее, во втором веке, они в качестве таковых были известны всякому!
Наконец, в вопросе о том, не имели ли они вместе с апостолами того же права на брак, Варнава неудачно поставлен в самую тесную связь с личностью Павла и глазам коринфян представлен в качестве спутника Павла! Как будто он вместе с апостолом язычников приходил в Коринф!».
Защитники исторического Иисуса, при мысли о его братьях, имеют в виду, конечно, 6, 3 еванг. Марка, где Иаков, Иосия, Иуда и Симон упомянуты в качестве сыновей Марии и братьев Иисуса. Но Штейдель правильно указал на 15, 40 этого евангелия, где та же Мария, которая, якобы, была матерью Иакова и Иосии, вовсе не считается матерью Иисуса. Следовательно, Иаков и Иосия приведены не в качестве его братьев, из чего вытекает, что мы здесь имеем дело с двумя независимыми друг от друга рассказами. Но в таком случае не может быть даже сомнения, какой из них обоих был первоначальным, допущение же существования кровных братьев Иисуса оказывается вторичным продуктом легенды.
Вместе с этим получен также ответ и на вопрос о братстве Иакова. Я считаю и его только сектантским братством, а почетное положение, которым, по свидетельству Деяний (15, 13) и поел, к галат. (1, 19; 2, 9 и 12), он пользовался в общине, я пытался объяснить его личными качествами. «Прозвище «брат господень», — говорит ф.-Соден, — Древсу оставалось истолковать в том смысле, что Иаков был самым лучшим христианином и более всех походил на господа» (31). Но этот книжник, очевидно, забывает, что еще Ориген говорит, что Иаков был назван братом господним не потому, что он был в кровном родстве с Иисусом, или что они вместе росли, но потому, что он был верующим и добродетельным.
Известно также, какую значительную роль, как это мы видим, прежде всего, из Гегезиппа (в «Истории церкви» Евсевия, 11, 25), играл во втором веке у иудеохристианских общин Иаков, именно вследствие своего благочестия. Он был как бы покровителем-патроном так называемой евионитской партии, которая сплела венок легенд вокруг его головы. Так ли невероятно предположение, что это благочестивый брат-сектант рано был данной партией превознесен в звание «брата господня» по преимуществу, а имя, служившее первоначально только почетным именованием, было употреблено Павлом в этом смысле?
С другой стороны, не исключена возможность, что фраза поел, к гал. 1, 19 «брат господень» является позднейшей прибавкой, сделана ли она была с целью чтимого святого определенной группы христиан поставить как можно ближе к самому Иисусу тем, что выдать его за кровного брата последнего, или же она была сделана, — как полагает Шлегер, — с целью дать возможность лучше отличать одного от другого различных носителей имени Иакова, так как и Гегезипп отмечает; «Вместе с апостолами принял общину Иаков, брат господень, который со времени Христа до наших дней, всеми, в отличие, назывался Праведным, ибо многие носили имя Иакова».
Однако, как только начали представлять Иисуса человеком, оставался один только шаг придумать ему и чисто человеческие отношения, а внутреннее, духовное родство с Иисусом отдельных выдающихся братьев-сектантов истолковать в смысле телесного кровного родства с ним, особенно для того, чтобы против распространяющегося гностического спиритуализма доказать полную реальность человеческий природы Христа. И, наконец, можно ли считать случайностью, что три «столпа» в Иерусалиме, по своим именам, точно совпадают с теми тремя предпочтительными учениками господа, которые присутствуют с ним при пробуждении дочери Иаира, сопровождают его на гору преображения, а в Гефсиманском саду удостаиваются быть свидетелями его душевной борьбы перед лицом приближающейся смерти? Не был ли «столп-апостол» Иаков первоначально тождественен с Иаковом, сыном Заведея и братом Иоанна, и только впоследствии превращен в «брата Иисуса»?
Пусть не говорят, что было бы «субъективным произволом!» также и здесь предполагать у Павла интерполяцию. Ни один теолог не сомневается в том, что Павловы послания были интерполированы не раз. Однако, какие места должны считаться позднейшей прибавкой, — в определении этого не последнее место занимает тот общий смысл, который придается тексту.
А что воззрение теологов единственно правильное, и что Иисус Павловых посланий — историческая личность, — в пользу этого мы до сих пор еще не нашли никакого довода в этих посланиях. Посему, что может препятствовать нам это, к тому же так особняком стоящее выражение, как «брат господень», в послании к галатам истолковать в нашем смысле или же его выбросить?
Как известно, в ессео-евионитских кругах, которые считали соблазном и неправдой, что Мария вступала в брачные сношения с Иосифом и рождала детей, в этих кругах рано защищался взгляд, что Иаков, вообще говоря, не является настоящим братом Иисуса. В то время, как одни видели в нем сводного брата, т. е. сына Иосифа от прежнего брака, другим хотелось выдать «братьев господних» даже просто за приемышей или за двоюродных братьев Иисуса, или же пытались чрез отожествление с апостолами совершенно их устранить. В последнем случае у них Иаков Праведный, «брат господень», сливался с Иаковом, сыном Алфея, как он без всякого более близкого определения упоминается как в Деяниях и у синоптиков, так и, напр., у Иеронима; или они его отожествляли даже с Иаковом, сыном Заведеевым, братом Иоанна, — благородные намерения, нашедшие себе защитников даже среди новейших теологов. У синоптиков название «братья», явно, имеет только символическое значение. Оно служит только для той цели, чтобы выдвинуть противоположность между духовным и телесным родством и сделать наглядной ту истину, что принадлежность к Иисусу основывается не на внешних отношениях и преимуществах рождения, а только на вере. Да и у Иоанна (7,5) братья, которые не уверовали в Иисуса., выставлены в противоположность двенадцати и их откровенному признанию его мессианства, что, в свою очередь, напоминает противоположность между иудеями, не желавшими, несмотря на происхождение из одного племени, ничего знать об Иисусе, и теми, которые были связаны с ним духовными, внутренними узами. Только в поздних «Деяниях апостольских» (1,14) также и братья Иисуса выступают в качестве его поклонников, причем об их неожиданном обращении не сказано ни одного слова.
Все это вовсе не дает нам мужества придавать особое доверие сообщениям нового завета касательно братьев Иисуса, а если Вейнель, имея в виду Иакова, говорит: «Все это так просто, так понятно и так гладко, что нужно употребить много ловкости для того, чтобы вывернуться из перекрестного показания послания к галатам (1), первого послания к коринф. (9) и обычного словоупотребления» (110), — то я, со своей стороны, должен ответить, что, несмотря на искренние усилия по писаниям теологов разобраться в вопросе об Иакове, так и не проник в истинную природу этого человека. А так как я вижу, что и другим это удалось не лучше, то, быть может, не я один только виноват, если вопрос об Иакове мне кажется безнадежно запутанным, а всякая попытка внести хоть немного света в эту тьму — тщетной. На такой, особняком стоящей заметке, как намек на «братьев господних» у Павла, основывать утверждение об историчности Иисуса — это для меня слишком «гладко», для этого я еще недостаточно скромен. Однако, также и теперь в «братьях Иисуса», насколько они, якобы, были кровными, братьями, равно как и в его родителях, плотнике Иосифе и Марии, я могу видеть только мифические фигуры. В Марии же вовсе не потому, что она, — как приписывает мне Вейнель, — «как сестра Моисея, называется Марией, а Моисей ввел израильтян в страну обетованную, как Иисус вводит верующих в него в царство небесное», а потому, что это имя является общеупотребительным у божеств-спасителей древности, да и прочие функции библейской Марии совпадают с функциями матерей (или сестер) тех божеств.
3.5. «Словеса господни».
Мы переходим теперь к вопросу о так наз. «словесах господних», которые в Павловых посланиях, говорят, служат доводом за то, что Павел все же кое-что знал об Иисусе. Там прежде всего в первом послании к коринф., 7,10, читаем: «А вступившим в брак не я повелеваю, а господь: жене не разводиться с мужем (если же разведется, то должна оставаться безбрачной или примириться с мужем своим), и мужу не оставлять жены своей». Последняя часть этого повеления по содержанию (не по словесной форме) совпадает с Матф. 5,32; 19,9 и паралл. Но действительно ли поэтому она восходит к изречению исторического Иисуса? Запрещение разводиться с женой — чисто раввинское. В талмуде написано: «Нельзя прогонять жену, если только она не совершила прелюбодеяния». «Сам алтарь проливает слезы над тем, кто отталкивает свою жену». «Кто разводится с женой, того ненавидит бог». Еще у пророка Малахии читаем: «никто не поступай вероломно против своей жены юности своей! Ибо я ненавижу развод, — говорит господь бог Израилев». Ну, а если апостол в своем запрещении брачного развода имел в мыслях это место пророка, то разве того «господа», заповедью которого он называет свои слова, не следовало бы понимать в качестве «господа (Яхве), бога Израилева»? Не является ли для Павла ветхий завет словом «господнего» откровения, относящийся ко Христу смысл которого был доселе сокровенен, а теперь открыт пред глазами верующих? И если апостол в первом послании к коринф. 9, 14, в пользу права апостолов жить от благовествования (евангелия) ссылается на предписание «господа», то и в данном случае можно припомнить себе хотя бы Малф., 10,10: «ибо трудящийся достоин пропитания», равно как, по смыслу, близко подходит также Второзак, 18, 1: «Священникам-левитам, всему колену Левиину не будет части и удела с Израилем: они должны питаться жертвами господа и его частью», и 25,4: «Не заграждай рта волу, когда он молотит», тем более, что сам Павел в первом послании к коринф., 9,9, ссылается па эти слова закона. Следовательно, для объяснения так наз. «словес господних» Павла не требуется даже прибегать к сделанному мною раньше предположению, что здесь говорится о правилах общинного устава, которым с помощью приписывания их патрону религиозного общества должно было обеспечиваться авторитетное значение, а достаточно простого указания на ветхий завет. Если же под «господом» у Павла надлежало понимать даже действительно Иисуса, а не «бога Израиля», то все же еще не доказано, что соответствующие слова не могли бы быть интерполяцией. «Ссылки на слова и факты из жизни исторического Иисуса, — говорит Шлегер, — в Павловых посланиях так лишены единства, что при всяком таком упоминании мы можем и должны поставить вопрос, — не прикрыт ли данный текст авторитетом Иисуса уже в то время, когда уже можно было опираться на евангельскую литературу»? И кто поручится нам за то, что дело не могло происходить наоборот, что слова и обороты речи Павловых посланий не были только впоследствии вложены в уста Иисусу евангелий? Также и ф.- Соден правильно находит примечательным, что эти «словеса господни» или совсем не стоят в евангелиях, или же во всяком случае стоят там не в такой форме. Это прежде всего касается первого послания к фессалоникийцам, 4, 15, — послания, которое исторической теологией обычно причисляется к подлинным: «Ибо сие говорим вам словом господним, что мы живущие, оставшиеся до пришествия господня, не предупредим умерших; потому что сам господь при возвещении, при гласе архангела и трубе божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение господу на воздухе и так всегда с господом будем».