Покончив здесь с противником, батальон начал развивать наступление дальше. И сколько ни продвигались, враг оказывал сильное сопротивление. Наконец, снова остановились и опять начались ожесточенные бои. Огонь со стороны врага был просто ужасный. Начали окапываться. Только-только успели окопаться, как началась артминканонада. Это уже с нашей стороны. Пропели и «Катюши». Затем вперед устремились танки. Наш батальон был поднят. На броне наших танков находились автоматчики. И со стороны врага огонь не утихал. Один из танков загорелся. С его брони спрыгнули солдаты и вместе с наступающими устремились в атаку. «Ура!» не прекращалось. Один за другим падали наши солдаты, но атака продолжалась. И вот уже батальон ворвался во вражеские траншеи. Враг не выдержал, начал отступать. Отступающих немцев уничтожали наши танки с десантами на броне. Так что, не всем удалось спастись бегством. А те, кто остался в траншеях, были полностью уничтожены.

В этом бою была смертельно ранена санинструктор Лена Шарова. Ей пулеметной очередью перебило обе ноги выше колен. Ранение было очень тяжелое. Во время перевязки она была в полном сознании. Врача не было, да она и не хотела его видеть. Так как батальон снова остановился и занял оборону, я решил лично сам сопровождать раненых до санвзвода. За себя оставил Михаила Гуранова. Лену осторожно положили на носилках в кузов машины. Всю дорогу она стонала. В санвзводе ее сразу же положили на операционный стол. Во время операции она скончалась. Наш врач оказался здесь же. Время было уже заполночь. Решили подождать до утра. Утром недалеко от санвзвода в небольшую братскую могилу положили четырех солдат, умерших от ранений, и санинструктора Лену Шарову. Тело ее завернули в несколько простыней. Она тоже была солдатом и погибла в бою. На дощечке, прибитой к простенькому памятнику, среди солдатских фамилий была и фамилия девушки-воина.

И вот не стало Лены. Замечательная была девушка. Она не пример тем, которые искали легкой романтической жизни на фронте. А таких было сколько угодно. Они не воевать ехали, а совсем за другим делом…Но Лена относилась совсем к другой категории девушек. Никто ее святой, конечно, не считал, но и к начальству она не особенно льнула. Если бы она иначе себя поставила, она не была бы в роте санинструктором. Это точно. Жизнь ее была бы в безопасности. Ведь никто не знал, почему ее Незамов перевел в роту? Мог бы ведь послать другого. И я узнал об этом только за два дня до ее смерти. Об этом она рассказала мне сама, когда мы с ней находились в одном окопе. Оказывается, что когда мы стояли в лагерях под Тулой, еще тогда, врач Незамов подкатывал колесики к Лене. Находясь в дороге, он и там не отказывался от своих намерений. Находясь уже в Прибалтике на фронте, он и здесь приставал к ней. Но так ничего не добился. Поэтому он и отправил ее в роту. Около себя он ее больше держать не стал. Врача, конечно, тут никак не обвинишь. Он прав…Он может любого послать. Все это так…Но все же врач не прав…Он просто решил ее наказать. И наказал. Вот и получается, что в гибели Лены есть вина и врача Незамова. Теперь об этом уже знали многие. Но на фронте любое горе забывается. К смерти уже привыкли.

Сегодня уже пятый день, как находимся в боях под Шауляем. Бои идут тяжелые. Много уже пролито солдатской кровушки. Каждый пройденный километр доставался дорогой ценой. Бои не утихали ни днем, ни ночью. Но ночью все равно спокойнее. А днем и от самолетов покою не было. И все же врага погнали. А затем и окружили. Но бои стали еще ожесточеннее. Ни с которой стороны не утихал огонь. Местами немцу удавалось прорываться сквозь кольцо окружения. И вот наступил день, когда с противником было покончено. Основные его силы были уничтожены. Сейчас уничтожали небольшие группировки, которые разбежались по лесам. Наконец и с ними было покончено. Город Шауляй был взят. Многие хутора, села, да и сам город были сильно разрушены. От хуторов остались одни развалины.

Наступление продолжалось. В некоторых населенных пунктах, а особенно около речек, завязывались непродолжительные бои. Враг особого сопротивления не оказывал. Около какой-то реки, названия не помню, немец оказал сильное сопротивление. Здесь батальон перешел в оборону. Начали окапываться. На опушке леса, в неглубокой балке, начали строить землянки для КП батальона и медпункта. Землянку сделали просторную и прочную. Лес рядом, не жалели. Только не ленись, хоть в пять накатов делай землянку. В этом логу сделали много и одиночных окопов и тоже с перекрытиями. А роты находились впереди нас не более как в ста метрах, а то и менее. Там тоже глубоко зарылись в землю. Как раз начала портиться погода. День и ночь моросил дождь. Погодка нудная. В такую погоду не воевать, а только водку пить…Правда, по сто грамм давали. Но в такую погоду не сто грамм надо, а побольше. Хорошо, что в такую погоду авиации нет. Не по ней погода. И огонь в такую погоду не особенно сильный. Но не всегда. Иной раз и дождь льет как из ведра, а перестрелка сильнее, чем в хорошую погоду. Всякое бывало. А вот попыток наступления не было ни с какой стороны. Пока находились в обороне, убитых было трое. И все они погибли от одной мины. Прямое попадание. Среди убитых был и мл.лейтенант Баженков. Здесь мы простояли около недели, затем пешим строем направились в тыл. Нас сменила ночью другая воинская часть. Остановились в сосновом бору. Здесь уже собралась почти вся бригада. Опять начали делать землянки. Одни копали, другие лес валили. Строились тогда быстро. А дождь не переставал, все моросил и моросил. Организовали баню с заменой чистого белья, а обмундирование пережарили в настоящей дезкамере. И все на колесах. Баню сделали из большого немецкого автобуса. Сразу мылись человек по пятнадцать. В бане-автобусе было даже жарко. Дезкамеру таскал на прицепе тот же самый автобус. Здесь в лесу отдыхали несколько дней. Никого и ничего не заставляли делать. Некоторые отсыпались. Давно ведь по-настоящему не отдыхали. Письма писали родным и знакомым.

Хоть и нечасто, а письма из дому получали. И от знакомых письма были. Вот сейчас и надо всем ответить. Письма из дому пестрые. Чуть не половина замазана цензурой. Но все равно можно догадаться, о чем пишут. Мать и сестра работают в колхозе. Младший братишка учится в школе. Средний брат Лазарь учится в Челябинском авиационно-техническом училище. А до этого был в городе Чебаркуле. Этот Чебаркуль у многих и надолго остался в памяти.

Числа 23-24 октября, примерно в эти дни, все подразделения бригады вышли в поход. Предупредили, что поход будет трудным. Надо пройти пешим шагом около 70-ти километров по грязной дороге через леса и болота. Некоторые были освобождены от такого похода. Пушки и тяжелые минометы тащили за собой на прицепе машины. Но машины по раскисшей дороге двигались ничуть не быстрее людей. Их то и дело вытаскивали тягачами, легче было танком. Мало того, что была грязная дорога, сверху, не переставая, лил дождь. Весь день продолжался поход. На ночевку остановились в хуторе. В большом сарае разжигали костры и сушили одежду. Хотя и была у каждого плащ-палатка, а все равно промокли. Особенно сильно перепачкались в грязи. Утром снова вышли в поход. Идти стало еще тяжелее. Особенно трудными показались последние километры. Шли из последних сил. Но вот начался густой сосновый бор. Была дана команда остановиться. Люди падали на землю и почти сразу же засыпали. Земля была усыпана толстым слоем хвои, и сверху здесь почти не мочило. Костров не разводили. И без костров спали как убитые.

Утром разрешили разводить небольшие костры и сушиться. Затем начали строить простейшие балаганы. Здесь предстояло отдохнуть целые сутки. Все машины были уже здесь. После ужина всем солдатам и офицерам выдали сухой паек на три дня. Это на тот случай, если не будет возможности доставить горячую пищу. До утра разрешили всем отдыхать. Особенно надо хорошо выспаться. На утро после второй ночи бригада получила боевую задачу, которая была доведена до каждого солдата. Передовая отсюда не особенно далеко. А дальше находится в окружении какая-то наша дивизия. В окружении она уже около двух недель. Прорвать кольцо окружения пока не может. Вот наш корпус и послали на помощь, чтобы вызволить из окружения эту дивизию. Через несколько часов батальон наш находился уже на передовой. Место тут самое дрянное. Болотистое место, поросшее мелкими деревцами. Начали окапываться, но почти без толку. Выкопали на десять сантиметров, и в окопе сразу появилась вода. Из-за этого вынуждены были лежать прямо в кочках. От пуль и осколков в некоторой степени защищало и это. А обстреливал немец это место сильно. И погода как назло…Дождь все моросил и моросил. От него уже нет никакого спасения.

Я свой медпункт развернул в 300-350-ти метрах от переднего края, в лесу у самой дороги. Здесь место было высокое, поэтому сырости не было. Тут было несколько готовых землянок и много других укрытий. КП батальона тоже находился здесь. В трех километрах отсюда находились наши тылы. Врач находился в этих тылах. А раненые появились. Для тяжелораненых нам дали подводу, запряженную в пару лошадей. Дали и ездового. А легкораненые, как обычно, направлялись своим ходом. В числе первых раненых был молодой солдат Нохрин Патракей. Он почти мой земляк – из Тюменской области Исетского района. А вот деревню забыл. Ранение было тяжелое. Трудно сказать, выживет или нет. Ростом он был чуть ли не всех меньше во всем батальоне. Да и худенький. Ну, совсем мальчишка. Он до этих боев все время был посыльным в штабе батальона. Использовали его на разных «побегушках», но в бой не посылали. И как раз перед походом его начальник штаба выгнал с треском. Вот он и оказался в роте. А из-за чего выгнал? В его обязанности входило заправлять гильзовую лампу бензином. Ночь была очень темная, сверху льет, и ему не захотелось идти до «бензокороля». В гильзу он добавил воды, и лампа начала снова гореть, так как бензин поднялся кверху. А когда бензин выгорел, лампа потухла…А свет нужен был дозарезу…Вот из-за этого Патракея и выгнали из штаба.

Четвертый день идут ожесточенные бои. Сегодня снова началось наступление. Беспрерывно грохотала наша артиллерия. Помогали и самолеты, хотя погода была не совсем летная. Много послали сегодня немцам гостинцев и «Катюши». Наступление велось широким фронтом при поддержке танков и самоходок. Никакой огонь со стороны немцев уже не смог остановить наступления. Оборона противника была прорвана. Бои завязались по позициях врага. А окруженная дивизия в это время тоже вела наступление в нашу сторону. Но наступившая темная ночь помешала развить наступление дальше. Всю ночь немцы освещали местность ракетами. Беспрерывно строчили пулеметы. Наутро восстановилось наступление. Фланги далеко вклинились вперед и вскоре уже соединились с дивизией. Теперь уже немцы оказались в окружении. Но бои ничуть не утихали. С каждым часом они становились все ожесточеннее. Однако, кольцо окружения сжималось. Опять наступила ночь. Для нас она была одной из самых тяжелых. Раненых скопилось очень много. Если до нас их с горем пополам вытаскивали, то от нас никак не успевали. Одна лошадь ничего не сможет сделать. Пришлось послать в тылы Гуранова. И не напрасно. Он явился сразу с тремя подводами. А на машине тут не скоро подвезешь. Местами очень плохая дорога. С наступлением рассвета начали долбить окруженных немцев. К середине дня с ними было все покончено. Наши солдаты со слезами на глазах обнимались с солдатами вырученной из окружения дивизии. За время нахождения в окружении солдаты сильно обросли и похудели. С питанием было туго. Не хватало и боеприпасов, но дивизия сражалась. Особенно плохо у них обстояли дела с ранеными. Эвакуировать было некуда. Им было тяжелее вдвойне. В этот же день вышедшая из окружения дивизия была отведена в тыл на отдых. А наша бригада перешла в оборону. Но сейчас уже находилась не в болоте. Расположились в готовых немецких блиндажах и землянках. Здесь мы еще пробыли несколько дней, потом нас сменили. Тяжеловато нам здесь было. Батальон понес большие потери. Многие здесь сложили головы. Раненых эвакуировали в ближайшие санроты и санбаты. Наш бригадный санвзвод сюда не приезжал. Хотя и много было раненых, но обошлись без него. Погибших хоронили в братских могилах с воинскими почестями. На всех могилах были поставлены скромные деревянные памятники. На дощечках были написаны имена и фамилии погибших.

Обратная дорога на старое место была ничуть не легче. Также по-прежнему моросил дождь. Люди шли по колено в грязи. С машинами дела обстояли еще хуже. Выручали тягачи. С половины дороги, то есть на второй день пути, пошли другим маршрутом. Шли лесом и малоезжеными дорогами. Идти стало много легче. К вечеру второго дня были на месте. За многодневные бои и тяжелые переходы люди вымотались из сил. Целые сутки все спали. Никто никого не беспокоил. Солдатам был предоставлен отдых. А еще через день наступил праздник 7 ноября – день Октябрьской революции. В честь праздника выдали двойную норму водки. И питание в праздник было исключительное, хотя оно и так было неплохое. Но в праздник еще лучше. В оба дня, 7 и 8 ноября, показывали кинокартины. А после праздника помылись в походной бане. Солдаты приводили себя в божеский вид. Накануне праздника не успели, так сейчас пришлось этим заняться. Батальонные сапожники подремонтировали разбитую обувь солдат.

Получен приказ снова в поход, только теперь на машинах. Погода сейчас чуть-чуть улучшилась. Грязи не убавилось, но хоть сверху не льет. Дорога была неважная, так что ехали тихо. Часто приходилось вытаскивать машины. Правда, тягачи в колонне были, но они не всегда везде успевали. Ехали не только днем, но и ночью. Но вот, наконец, и до места добрались. Наш батальон остановился у небольшого хутора, в большой березовой роще. Штаб и хозвзвод расположились в самом хуторе, а все остальные в роще. Приказали делать землянки со всеми удобствами для жилья. Землянки располагались рядами. Даже были прочищены аллейки. Одновременно с постройкой землянок вели и заготовку дров. Поленницы дров укладывали рядом с землянками. В каждой землянке была сделана печка или железная или из кирпича. Солдаты все нашли: и кирпичи, и железо. А мастеров хватало. Печников и жестянщиков. Мы для медпункта тоже сделали неплохую землянку. Места в ней было много. Для спанья сделали нары, а также столы и сиденья. Печку сделали из кирпича. Даже окна сделали. Через три-четыре дня наш лагерь превратился в военный городок. На случай появления вражеской авиации соблюдалась и маскировка. Фронт отсюда далеконько, так что самолеты вряд ли появятся. Но везде маскировка не лишняя. Вскоре прибыло пополнение. Вот как раз и пригодились большие землянки. Получили здесь и недостающую технику. Нам для медпункта дали новенький «Форд». Шофером снова был Миша Вязгин.

Машину мы переоборудовали. Брезент подняли выше. В задней стенке сделали дверцы. Вырезали два окна и застеклили небьющимся стеклом. Внутри полностью обтянули суконными трофейными одеялами. Установили небольшую металлическую печку. Ножки печки были намертво приколочены к полу. Такая печка могла топиться и на ходу машины. Сама печка была сделана с двойными стенками. А пустота между стенками была заполнена галькой с песком. Эту печку нам смастерил латыш. Он был мастер на все руки: и столярничал, и плотничал, и кузнечное дело хорошо знал. Хутор его был не так далеко от нашего лагеря. И нам там приходилось бывать. У него была своя мастерская и кузня. Работал он вместе с отцом и сыном. Все у них было механизировано, но вот двигатель только старый был. И этот латыш просил, чтобы ему достали автомобильный мотор. Ничего, мол, не пожалею. Старшина Гуранов пообещал ему достать такой мотор. И слово свое сдержал. Где-то он обнаружил разбитую немецкую машину, но сам мотор был целый. С помощью помпотеха Гуранов доставил этот мотор латышу. А дня через два после этого он у него уже работал. С Гурановым у него завязалась дружба. Каждый раз, когда Гуранов возвращался от него, он обязательно приносил что-нибудь: тушку барана, или другого мяса или сала, одного самогона перетаскал целое ведро. Короче говоря, в обиде никто не остался. Батальонная кухня готовила неплохо, но дело в том, что никакого разнообразия. Каждый день одно и то же. Врач Незамов жил в машине, в машине и вели прием больных. Санитар Коротун из дополнительного офицерского пайка иной раз кое-что готовил врачу. Я же находился вместе с санитаром в землянке, и питались вместе. Свой доппаек я отдавал в общий котел. Мы даже на кухне не всегда получали обед. Дело в том, что старшина Гуранов частенько приносил свежего мяса, и мы из него готовили обед или ужин. Раз врач нас сторонился, то и мы делали также. Его не приглашали. С каждым днем наши отношения с врачом ухудшались. Дело дошло до того, что врач никому из нас не стал доверять аптечку. Ящик с медикаментами и перевязочными материалами все время был на замке. Боялся наверно, что спирт попьют. Это исключено. Никто его из нас даже не пробовал. Весь он доставался врачу. Все время пил он его помаленьку. А ведь получали его не так уж редко. Из-за этого спирта и началось все. Я как-то заикнулся при враче, что, мол, спирт получаем, а куда его расходуем – неизвестно? И аптечка все время под замком? Это непорядок. Что это? Врач не доверяет фельдшеру? И этого было достаточно. Врач начал на меня строчить рапорт за рапортом. Хотел очернить меня. Обоих нас вызвали в штаб. Врач добивался, чтобы меня убрали из батальона, так как со мной невозможно работать. Никакой согласованности. Не подчиняется. С санитарами ведет себя по-панибратски. Вскоре все разрешилось. Вместо меня из батальона убрали врача Незамова. Его перевели в саперный батальон нашего же корпуса. К нам в батальон прибыл новый военврач капитан Кокоровец Степан Григорьевич. Он прибыл из госпиталя, где находился на излечении после ранения. Прибыл, принял дела, собрал нас всех и заявил: «Я не Незамов, мать вашу так…Я у вас наведу порядок! Кто не будет слушаться меня, всех повыгоняю к чертовой матери! И на тебя не посмотрю, военфельдшер. У меня никто не будет отсиживаться около кухни. Во время боя все будете находиться вместе с солдатами! И я там буду! Поняли меня? Согласны с таким врачом работать?».

Но жить наш новый врач стал тоже в машине. В землянку к нам, правда, ходил все время. Аптеку тоже никому не доверял. Тоже боялся, что утащат спирт. А кроме аптеки хранить его негде было. Раз не доверяет, пусть…Дело его. Но спирт он пил. Всегда был навеселе. Вскоре у него появился товарищ – начальник особого отдела батальона капитан Кутш. Дружба дошла до того, что капитан Кутш перебрался на жительство в санитарную машину. Днем и ночью было слышно, как они в машине поют песни. Понятно, что спирт сейчас они хлещут на пару. Мы их про себя прозвали Лемешев и Козловский. Сейчас в санитарной машине больных не принимали. Прием был в землянке. В санитарной машине капитан Кутш вел допросы. Странно. Даже очень странно. Но приходилось мириться. С этим капитаном Кутшем связка плохая. Он быстро припишет контрреволюцию. А потом, попробуй, докажи, что ты не виноват. Нет…Пусть уж лучше они пьют вместе. Мешать не будем.

Вот уже целый месяц отдыхали. Стоит в полном смысле зима. Кругом бело. Но холодов почти не бывало. Здесь всех переодели в зимнее обмундирование. Выдали каждому полушубок и валенки. И всем – маскхалаты. В начале декабря из госпиталя вернулся наш комбат капитан Федосов. А еще спустя дней десять, вернулся капитан Поликарпов. Вот уж этого мы никак не ждали. Думали, что его эвакуировали в тыл. Много было разговоров на счет этого. Будто бы он сделал самострел…Но главное не это…Он вернулся с орденом «Отечественной войны». Уже получил за Прибалтику. И когда же он успел проявить себя? Ведь он больше всего находился в госпитале с «малярией»! А может его наградили за то, что пролил кровь? За несколько дней до своего ранения, капитан Поликарпов отобрал у четырех солдат трофейные часы. Часы солдаты достали в честном бою. А капитан Поликарпов даже обозвал их мародерами. Отобранные у солдат часы он сказал, что сдаст в штаб бригады. Таким поступком возмущены были многие офицеры, но вот выступить открыто в защиту солдат, ни у кого не хватило мужества. Не хотели связываться с капитаном Поликарповым. В политотделе бригады у него, видать, была крепкая защита. Если бы не было такой, давно бы уж батальон освободился от него. Конечно, никуда он эти часы не сдавал. Да и никто их никогда не сдавал, такого приказа не было. Они же не украдены. Этих солдат уже в живых нет…Они погибли в последнем бою, когда выручали дивизию из окружения. Вернулся из госпиталя и капитан Салютин, замкомандира батальона по строевой части. Всех раньше вернулся ст.лейтенант Лавренов и снова пришел в свою роту. Вернулись и многие взводные командиры.

Долгие зимние ночи. Нескоро такую скоротаешь, когда нечем заняться. В одном богатом хуторе была большая домашняя библиотека. Среди прочих книг там было немало книг на русском языке, но издания еще дореволюционного. Хозяин этого хутора воевал на стороне немцев здесь же, в Прибалтике. А хозяйка была дома. Ее никто не трогал. Она разрешила нам взять книги на русском языке. Мы выбрали самые интересные. Читали их вслух по несколько часов без отдыху. Читали попеременно я или Гуранов. Если надоедали книги, брались за карты. Карты сменялись анекдотами или разными рассказами из жизни. Солдаты врать умели, так что рассказы получались очень интересными. Да и не все же время врали. И правду рассказывали. А порассказать есть что было. За исключением меня и Миши Вязгина, все уже в годах. Мы – самые молодые. Чистые, нагрешить не успели. Да и хорошего ничего не успели сделать в жизни. Юрнаеву и Коротуну, обоим уже под сорок. Так что кое-что в жизни видели. И хорошее, и плохое. А Косматенко – этот профессиональный военный. Чуть ли не пятнадцать лет в армии. Дослужился до старшины и на этом остановился. Многие годы в армии был парикмахером. Сам рассказывал, что жил, как у Христа за пазухой. Пил и ел, что душа желала…Эх! Если бы только не война…Какие перспективы развертывались…И теперь полетело все вверх тормашками. Да разве только у Косматенко так? Да что об этом, сейчас говорить. У каждого были свои планы в жизни. Для всех одинаково паразит немец перепутал карты. Что можно сказать о Косматенко? Если бы не война, то быть ему в армии до самой старости. Что бы он стал делать на гражданке? Парикмахером? Возможно, стал бы. Но он же сам говорил, что его не тянет на гражданку. Привычка! Около 15-ти лет прослужить в армии, это что-нибудь да значит. Он уже прирос к ней. Совсем другое дело – Коротун и Юрнаев. Один много лет проработал колхозным ветсанитаром и имел большую семью. Конечно, такого тянуло домой. Он в армии как гость. Если бы не война, то не нашивать бы ему серую солдатскую шинель и не вытягиваться перед молодыми командирами. То же самое можно сказать и о Юрнаеве. Этот с самой коллективизации и пока его не призвали в армию, работал председателем колхоза. Природный хлебороб. Ну, а об нас с Вязгиным и говорить нечего. Совсем мало пришлось поработать. Война нас обоих застала в 19-ти летнем возрасте. Не успели даже пожить, как надо. Старшина Гуранов был старше нас на 7 лет. К нам он пришел из санвзвода бригады, когда мы находились в тульских лагерях. В санвзводе он работал старшиной, и мне его приходилось там не раз видеть.

Коротуна представили к награде медалью «За боевые заслуги». К награде тогда представили и Косматенко. А еще немного раньше их – меня и Гуранова Михаила. Обоих к ордену «Красной Звезды».

Рядом с нами располагалась рота техобеспечения. Командиром роты был ст.лейтенант Бобков, а его заместителем старшина Чернов. Со многими ребятами из техроты мы находились в очень хороших отношениях. Друг друга знали уже давно. Особенно дружно жили со старшиной Черновым. К нам он заходил почти ежедневно. Очень любил играть в карты. Да и насказывать был хороший мастер.

Отдыхали мы здесь в березовой роще больше месяца. Хорошо отдохнули. Так привыкли к этой роще, что и уезжать не хочется. Погода установилась хорошая. Зима. Уже самая настоящая. Правда, холодов еще сильных не бывало. А, возможно, их и не будет здесь. Да и снегу не особенно много. Прибалтика, конечно, не Сибирь. У нас в декабре иногда морозы доходят до 45 – 50 градусов. Вот это, действительно, зима. После продолжительного отдыха наш корпус был введен в прорыв. Начались тяжелые наступательные бои. Наступление поддерживала авиация. Но, в то же время, и авиация противника не давала нам покоя. От каждого захваченного хутора или поселка оставались одни развалины. Война ничего не щадила. Но особенно ожесточенные бои завязывались около небольших городков, или, как их там называют, местечками. В боях за один такой небольшой городок немец нас так прижал к земле, что нельзя было головы поднять. И земля мерзлая, окоп не выроешь. Сильно бил из своих минометов. А до городка осталось – рукой подать. Совсем уже у самого города. Оставалось одно из двух: сделать решительный бросок или лежать на снегу, пока всех не переколошматят. Приказ был – только вперед! Бежали буквально под шквальным огнем пулеметов. Многие не добежали до города. Город был взят. Танки с десантом на броне отрезали пути отхода немцам. За городом устроили засаду. Отступающий противник из городка был встречен засадой и полностью уничтожен. И на улицах городка остались лежать сотни трупов немецких солдат и офицеров. Было захвачено много боевой техники и разных других трофеев. Пленных было немного. Преследование противника продолжалось. Километров через шесть-семь снова встретились. Хотя здесь и были разные укрепления, но немца выбили быстро. Бой был совсем короткий, но немцы понесли на этих позициях потери большие, чем в городе. Все траншеи завалены трупами. Тут было четыре огромных блиндажа и в них- то же самое. Но впереди, видимо, была еще одна оборона противника. А может даже и не одна. Роты отсюда продвинулись всего метров на 50 – 100, а где и меньше. Залегли в готовых окопах. Тут окопов было много. Вся земля изрыта. Блиндажи освобождали от вражеских трупов уже под сильным огнем. Блиндажи были прочные. Даже стены были обшиты досками. Был и пол. Печка из кирпича, обложенная кафельными плитками. Двухъярусные нары. Стол. Большой запас сальных свеч. Тут все было. Даже бочки для воды. С комфортом тут жили. А вот наш блиндаж был похуже, но зато по величине он был много больше. Здесь нары были только в один ряд. В этом блиндаже уже находилось около десятка раненых. Огонь врага не утихал до самой ночи. Но вот с наступлением ночи стало тише. Как раз кухня приехала. Вместе с ужином выдавали и спирт по 50 грамм. Приезжала и наша машина. С врачом. Забрав раненых, врач снова уехал. А сегодня ведь 31 декабря. А мы ведь даже и не знали. Через несколько часов будет встреча Нового, 1945 года, года полного разгрома врага. Года Победы над проклятой Германией. Теперь уже и союзники начали помогать. Да и наши войска воюют уже на чужой территории. А вот мы здесь долго толкаемся. Никак не можем его выгнать из Прибалтики. Ровно в 12 часов ночи началась сильная артиллерийская перестрелка с обеих сторон. Длилась она всего какие-то минуты. Наступила тишина…Вот в эту самую тишину мы и подняли солдатские жестяные кружки. С Новым годом, друзья!!! Со скорой Победой!!! К положенным 50 граммам спирта мы добавили еще немного трофейного. Закусывали американской свиной тушенкой. В остальных блиндажах разместились штаб батальона, взвод связи, разные там начхимы, парторги и комсорги, связные и ординарцы. Все они тоже встречали Новый год. Поздравить солдат с новым годом были посланы в роты парторг и комсорг.

Немецкая передовая линия обороны находилась очень близко от нашей передовой. Комсорг и парторг, прибывшие оттуда, рассказали, что хорошо слышно, как немцы кричат: «Эй, русс Ифан! Поздравляем с Новым годом! Пей сечас, русс Ифан! А завтра берегис, русс Ифан! Капут Ифан!»