Наутро действительно началось светопреставление. Стоял сплошной гром. Даже блиндаж трясло. Чтоб выскочить наружу, нечего думать, сразу накроет. Снаряды и мины ложились рядом с блиндажами. Наш блиндаж был в три не особо толстых наката. От небольших снарядов и мин может и выдержит, а от больших – нет. Все разнесет. А гром не утихает. Снаряд разорвался у самого входа и вышиб дверь. Несколько человек, стоявших у дверей, сшибло с ног. Двоих убило сразу насмерть, а некоторых ранило. Затем – прямо попадание в перекрытие. Землянку даже тряхнуло. С потолка посыпалась земля, и стало даже просвечивать. Два наката разбросало, а третий выдержал. А в блиндаж наш все время кто-нибудь, да забегал. И раненые, и не раненые. Перебрались сюда и штабные работники. Не все…Некоторые погибли. В штабной блиндаж было прямое попадание. Перекрытие выдержало, но блиндаж обвалился. Разбиты рация и телефон, убило радиста, телефониста и нескольких связистов. В нашем блиндаже скопилось уже человек 30, кроме раненых. Некоторые были совсем не из нашего батальона. Заскочил какой-то пожилой майор с оборванной кистью. Сразу же за ним еще два офицера. И в это время снова снаряд или мина шлепнулась на блиндаж. Часть перекрытия рухнула. Многих придавило. Нескольких убило, многих ранило. Вот и попробуй, окажи помощь в такой обстановке. Даже негде уже пошевелиться. Снова снаряд ударил в блиндаж. На этот раз обвалилась стена и разбросало несколько бревен у перекрытия. Перекрытия почти уже нет. Если еще одно прямое попадание будет, то все превратятся в куски мяса. Сейчас это уже не укрытие, а самая настоящая могила. Но, однако, из нее никто не уходил. Снаряды и мины продолжали падать у самой этой могилы. Думал ли кто из нас тогда, что мы останемся живы? Трудно за всех сказать. Но у меня было такое ощущение, что это уже все… На наше счастье, ни один снаряд больше не угодил сюда, хотя рвались совсем рядом. Такой обстрел продолжался весь день. Ни на минуту не утихал. Ночью же наступила тишина. Прибыли машины. Приехал и наш врач. Раненых было много. Отправляли на разных машинах. Этой же ночью из блиндажей ушли. Расположились в окопах, поближе к ротам. Хотя и сильный был огонь прошедшим днем, а в ротах раненых было немного. А убитые были, в основном, от прямого попадания в окопы. Ранены были в основном те, кто находился в блиндажах.

Ночь прошла спокойно. С наступлением следующего дня огонь со стороны противника был редкий. Молчали и наши. Под вечер показалась немецкая авиация. Груз сбросила где-то в нашем тылу, от нас далеконько. Поздно вечером приехала кухня. Во время раздачи пищи немцы выпустили по нашему расположению одну единственную мину. Разорвалась эта мина недалеко от кухни, один из осколков убил насмерть санинструктора таджика Мамеда. Вот уж действительно, не знаешь, когда и где умрешь. Мамед уже не новичок. Участвовал во многих боях. Под любым огнем врага полз к раненому и оказывал помощь. И даже ни разу не был ранен. А погиб совершенно где-то нигде. Ведь только-только он был у меня перед самым ужином, приносил водку. Водку он получал, но не пил. Никогда в жизни, говорит, что не пил. А пил только хорошее вино. Но вино же нам не давали. Водку приносил он мне, кроме меня никому не отдавал. И вот его уже нет…

Нашу бригаду опять перебросили на другой участок фронта. Несколько дней отдыхали. Уже третий день шли ожесточенные бои. Нас пока не трогали. Но вот когда прорвали линию обороны врага, наша бригада была введена в прорыв. Не только бригада, весь 19-й танковый корпус был введен в этот прорыв. Начались наступательные бои. Противник особого сопротивления не оказывал. И только в небольших городках или на подступах к ним завязывались ожесточенные схватки. Особенно сильным был бой за городок, кажется, Паневежис. Городок был окружен. Положение врага было безвыходное, но оружия он не складывал. Чем сильнее сжималось кольцо, тем больше сопротивлялся враг. Вместе с немцами тут находились и власовцы. Вот поэтому они и дрались до конца. И все же немцы сдались. Сдались и власовцы. Да их уже и не узнаешь, все они в одной форме. Всех раненых пришлось поместить в жилых домах. Раненые сейчас находились почти все вместе со всей бригады. С ними остались врач какого-то батальона и две девушки.

Наступление продолжалось. Освобождали один за другим хутора и небольшие села. Боев почти не было. И только на третий день встретились с сильным противником. С ходу его сбить не могли. Опять перешли в оборону. Но ненадолго. Вскоре нас снова перебросили на другое место. В дороге находились около двух дней. Остановились в лесу, недалеко от передовой. До нашего приезда здесь шли ожесточенные бои, и наши войска продвинулись на 15-20 километров. Сейчас противник находится на ранее приготовленных, сильно укрепленных позициях.

Была ночь. Сразу после ужина пешим строем начали продвигаться на передовую. На себе тащили пулеметы, минометы и боеприпасы. Строго запретили курить во время похода. В небе ночная немецкая авиация. Хотя и ночь была, а обстрел был сильный. Дорога, по которой мы двигались, сильно обстреливалась. Шли быстро. Хотя и каждый был нагружен до предела, но так нужно. Впереди был противотанковый ров, вот и торопились, чтобы быстрее добраться до него. Чуть-чуть не дошли до этого рва, как нас накрыл минометный огонь. Сразу бегом кинулось до рва, захватив и раненых. Только во рву раненым сделали перевязки. Трое от этого налета были убиты. Передний край находился еще дальше рва, на ровном месте. Вот там и должны занять оборону роты. В противотанковом рву сильно много было народу. Та сторона рва, которая обращена к противнику, сильно изрыта. В ней понаделаны разные укрытия. В таких нишах никакой обстрел не страшен. Очень много установлено во рву минометов. А штабы и командные пункты находились тоже во рву. Та дорога, по которой мы шли, пересекала ров. Шла она в сторону противника. Вот у этой самой дороги во рву и расположились мы со своим медпунктом. Тут были свободные ниши, мы их расширили и углубили. Одну так расширили внутри, что все вместе туда входили. На самом верху рва в одиночном окопе дежурили посменно. Там все время кто-нибудь находился. Без этого нельзя. Штаб и КП находились тут же недалеко. Хоть и не так часто, а мины в ров попадали. На второй день как мы прибыли, мина шлепнулась прямо в ров недалеко от нас. Разбило миномет и убило двух минометчиков, а одного тяжело ранило. А еще через день опять разорвалась мина во рву. Ранило адъютанта штаба лейтенанта Воробьева, убило связного и двух автоматчиков. Это только около нас. А ров ведь очень длинный. Возможно, и в других местах также.

Несколько левее нас оборону держали штрафники. Штрафбат. Бывшие офицеры. Мне пришлось перевязывать одного штрафника, бывшего лейтенанта. Вот он и рассказывал, как пришлось брать этот ров. Бои тут были исключительно тяжелые. И сейчас штрафники находятся на самом тяжелом и опасном участке. Они находятся почти рядом с немцами. Даже гранатами перебрасываются.

Раненые были и днем, и ночью. Размещать их совершенно негде. По приказу комбата солдаты выкопали несколько укрытий во рву. И с отправкой раненых дело обстояло не совсем благополучно. Очень опасно было подъезжать машинам даже ночью. Кухня приезжала только раз в сутки. Больше всего выдавали сухим пайком. На этой дороге уже много было разбито машин. Прямым попаданием разбило кухню какого-то стрелкового батальона. Кухня была на конной тяге. Убило ездового, повара и лошадь. Машина наша тоже начала редко показываться. Хотя врач и говорил, что я всегда буду там, где солдаты, а что-то редко к нам показывается. Бывает…Но ненадолго. Приехал, повернулся и обратно. Этот хоть санитаров около себя не держит. Сколько их есть, все они при мне. Самое трудное у нас сейчас – это отправка раненых. Приходилось использовать каждую возможность. Какая бы ни появилась машина или повозка, останавливали и заставляли взять с собой раненых. Приходилось даже угрожать оружием.

После того, как уехал врач, второй раз пришла наша машина. Раненых грузили в машину под сильным обстрелом. Торопились. На обратном пути, т.е. с ранеными, машина угодила под сильный артминогонь. Некоторые раненые получили повторные ранения. Во многих местах машину продырявило. И сам шофер Миша Вязгин был ранен в ногу, но машину довел до места. С этим рейсом ехал и Гуранов. Вот он потом и рассказывал. А прибыл он перед утром с машиной госпитания.

Наверху дежурил Косматенко. Все остальные находились в просторной нише. Раненых пока не было. Гуранов что-то рассказывал из своей жизни. В это время совсем где-то рядом разорвался тяжелый снаряд. Сотрясение от взрыва было сильное, даже в нише немного обвалился потолок. На какое-то мгновение Гуранов прервал свой рассказ. Коротун в это время два раза перекрестился и что-то даже прошептал. Гуранов и я рассмеялись. «Эй, Косматенко, ты жив?», – крикнул я. «Жив, жив, товарищ военфельдшер», – ответил он. «А раз жив, так иди сюда, перекурим!». Пришел Косматенко. Его место занял Коротун. Коротун был сильно верующим человеком. Носил нательный крест. Убеждать его было бесполезно. На фронте многие солдаты в Бога верили. Письма при себе имели божественного содержания. Я их видел и читал. Написаны они от руки самими же солдатами. В письме имелись и такие слова, мол, кто его носит при себе, всегда будет жив, из любого боя выйдет целым и невредимым. Это письмо было как талисман. Оно охраняло солдата от смерти. И некоторые верили. На самом же деле, оно никого не спасало. Одинаково гибли в боях, что с письмом, что без письма. Коротун тоже имел такое письмо. Но его судьба пока что миловала. Может, поэтому он так сильно верит в него.

И так каждый день…Уже более недели стоим в обороне. Наступления нет. А огонь противника до сих пор сильный. Мины все гуще и чаще залетали в ров…И от каждой мины кто-нибудь погибал. В двух ротах нет санинструкторов и санитаров. Некоторые погибли, другие ранены. Создалось такое положение, что кого-то надо послать. Пока требовали только в одну роту. Но кого послать? Я сказал своим санитарам, что кому-то из вас придется идти в роту Скотникова. Сам добровольно изъявил желание туда пойти Юрнаев. Я сказал ему, что при первой же возможности верну его обратно. Но как знать…Не на прогулку идет. Здесь достается санитарам, а в ротах еще хуже. Там редкий санитар долго продержится. На второй день после Юрнаева пришлось отправить в роты Коротуна и Косматенко. Остались вдвоем с Гурановым. Врач не был уже двое суток. Миша Вязгин на машине приезжал один.

Только одни сутки мы находились на пару с Гурановым. Получили приказ отойти в тыл. Была глубокая ночь. На смену нам пришла свежая часть. В тыл шли по той же самой дороге. На этот раз немец молчал. Все обошлось благополучно. Даже ни одного раненого. Когда отходили, начался дождь. Зимой и такой сильный дождь? Дожди и в другие дни бывали, но не такие сильные. На этот раз здорово льет. Наши маскхалаты из белых превратились в черные. Они и так все были перепачканы в грязи, а сейчас еще их помочило. Когда мы достигли тылов, начало светать. Разрешили разводить в лесу костры, чтобы сушить одежду. А сейчас уже не дождь был, а мокрый снег. Авиации бояться нечего. В такую погоду не полетит.

Второй день едем на машинах. Остановились в лесу. Начали строить шалаши. Штабы и хозяйственные части разместились в близлежащих хуторах. Здесь собрался весь корпус. Отдохнули совсем мало. Не более как три дня. Отсюда с топорами и пилами пошли своим ходом. Прошли около 3-4 километров и остановились. Началась болотистая местность, поросшая редким разнообразным лесом. Место неровное, кочковатое. Через это болото, а ему, наверное, нет ни конца, ни края, приказали строить дорогу из деревянного настила. Собралась сюда почти вся наша бригада. Кроме того, тут уже работал саперный батальон. Наша бригада в основном заготовляла лес для дороги, а саму дорогу делали солдаты из саперного батальона. Из медработников здесь находились я и Юрнаев. Остальные остались в тылах. Кухня в это гиблое болото тоже не приезжала. Каждый перед походом получил сухой паек на несколько дней. Дорога строилась быстро. Дорог строилось несколько через это болото. Но я рассказываю о той, где принимал участие в строительстве наш батальон. В болото часто залетали снаряды дальнобойной немецкой артиллерии. Но на это никто не обращал внимания. Редкие взрывы снарядов никого не пугали. Ночь проводили тут же на болоте в шалашах, сделанных из ветвей сосен. Не жарко, конечно. Но здесь каждый день выдавали по два раза в день водку. В некоторой степени она согревала. Через пятидневку дорога была закончена. Сейчас по ней могут идти машины, трактора и танки. Нас отвели обратно. Через несколько дней началось большое наступление по широкому фронту. В один из прорывов ввели наш корпус. Начались тяжелые бои. Каждый пройденный с боями километр доставался большой ценой. Наступление велось в сторону Либавы. Почти беспрерывно наши самолеты большими группами совершали налеты на Либаву. Взрывы бомб были слышны даже у нас. И чуть ли не каждый раз немцам удавалось подбить хоть один самолет. Огонь зенитной артиллерии был сильный. Продвигались мы медленно. Да и как тут быстро будешь двигаться, когда почти на каждом километре немец настроил укреплений. Наступательные бои продолжались несколько дней. Продвинулись на 10 – 15 километров. На всем пути наступления от населенных пунктов оставались одни развалины. Больше продвинуться не могли. Перешли в оборону. Здесь в обороне против нас дрались не только немцы, много было и власовцев. А немного правее нас в обороне находилась латышская дивизия. И с немецкой стороны против нашей латышской дивизии дралась тоже латышская дивизия. Латыши против латышей. У этих наших латышей очень хорошо было поставлено дело с эвакуацией раненых с передовой. Просто позавидуешь такому делу. На двух лыжах были укреплены носилки. Таскали эти простейшие снаряжения собаки! Им никакой дороги не надо. Прямо с передовой очень быстро тащить раненых. До чего умные собаки! Раненых доставляли прямо в санроту. И сразу же обратно. Никакого обстрела не боялись. Вот нам бы таких собак в батальон. Сколько бы они сохранили человеческих жизней. До этого я ни разу не видел, чтобы собаки вытаскивали раненых. Слыхать, конечно, слыхал. Слышать – одно, а видеть – это совсем другое дело.

Хотя до приморского города-порта Либавы оставалось не так далеко, но мы не дошли. Придется, видимо, еще подолбить немцев там, как с земли, так и с воздуха. Уже около недели, как в обороне. Идут бои местного значения и поиски разведчиков. Так обычно пишут в газетах о тех, кто находится в обороне. Мы со своим медпунктом расположились около самой дороги в овраге. Тут же поблизости и КП батальона. В овраге начали делать землянки. Лес был рядом, так что перекрытия делали надежные. А время такое, что пахнет весной…Тает…По дну оврага уже ручей бежит. На солнечной стороне оврага снегу уже нет. Вот еще несколько дней, и вообще снегу не будет. Скоро уже весна.

В одну из мартовских ночей, кажется 5-го или 6-го, нас сняли с передовой. Оборону сдали другой вновь подошедшей части. Мы отошли в свои тылы. И почти сразу же на машины. Снова в дороге. Проехали около полусотни километров. Остановились в сосновом бору и сразу же приступили к постройке землянок. Здесь помылись в холодной бане, все перемерзли. В общем, приводили себя в полный порядок.

Дня через три было общебригадное построение. После короткой речи командира бригады полковника Храповицкого, побатальонно начали зачитывать список…Кто был в этом списке, выходили из строя и строились в одну колонну. Была в этом списке и моя фамилия. Из числа отсортированных бойцов сформировали отдельный мотострелковый батальон. Этот батальон был полностью укомплектован командным составом, транспортом и боевой техникой. Но этот батальон уже не будет входить в состав 26-й мотострелковой бригады. Он придается 32-й стрелковой дивизии, которая в настоящее время находилась на побережье Балтийского моря, где-то около города Клайпеды. Вот туда наш батальон и перебрасывают.

Командиром батальона назначили капитана Дащенко, заместителем по строевой части – капитана Поликарпова, парторгом батальона – ст.лейтенанта Корейшу, комсоргом батальона – мл.лейтенанта Комарова, начальником штаба – ст.лейтенанта Лаптева, командиром взвода управления – лейтенанта Базжина Женьку. Фамилии остальных офицеров, ротных и взводных командиров не сохранились в памяти.

Машины нам выделили, можно сказать, самые плохие. Это как правило: отдают то, что похуже, а себе всегда оставляют лучшее! Во вновь сформированном батальоне были только стрелковые роты. Ни минроты, ни роты ПТР, ни батареи 45-ти миллиметровых пушек не было. Врач тоже не положен. Только военфельдшер и санинструктор. А в ротах – по одному санинструктору, без санитаров. Никому не хотелось уезжать из бригады. Привычка. Я в этой бригаде с осени 1943 года. Был в ней ранен, потом контужен. Я уж, можно сказать, прирос к ней. Ничего не поделаешь, приказ есть приказ! Его не обойдешь и не объедешь.

На следующий день, как сформировали новый батальон, мы выехали. Впереди нас ожидает неизвестность. А бригада, по слухам, должна уехать на формировку в глубокий тыл.

10 марта мы прибыли в город Паланга, расположенный на самом берегу Балтийского моря. Какая разница…Откуда уезжали было еще много снегу в лесах, а на дорогах непролазная грязь. А в городе Паланге, как на юге. Совершенно сухо. Уже пробивается травка. А солнце пригревает, как в мае. С первого же дня сняли шинели и ходили в одних гимнастерках. Да и сам город красивый. Здесь был курорт. Город почти не разрушен. Наш батальон разместился в двухэтажном здании санатория. В здании навели идеальную чистоту. Каждый солдат получил койку и постельные принадлежности. Такого еще не бывало! Офицерский состав жил по отдельным квартирам у жителей. Базжин Женька и я жили на одной квартире. Занятий никаких не было. В обязанности нашего батальона входило: охрана аэродромов, складов, разных важных объектов, а также патрулирование улиц города.

В городе находилось много военных, но в основном это были моряки и морские летчики. Серошинельников было совсем мало. Каждый день и вечер в кинотеатре демонстрировались картины. Часто и концерты были. Пока мы здесь находились, раза три был концерт, поставленный московскими артистами. Здесь мне второй раз довелось увидеть Леонида Утесова. Баня в городе работала ежедневно. Давненько в таких банях не мывались. В бане душ и парная, есть и отдельные номера. Офицерский состав питался в столовой 32-й стрелковой дивизии. Кормили хорошо. В солдатских кухнях тоже замечательно готовили. В офицерской столовой мы питались не особенно долго. Ходить было далеко. Перешли на солдатскую кухню. В ней с каждым днем все лучше и лучше готовили. Дело в том, что зав. продуктовым складом в нашем батальоне был какой-то старшина и, видать, хороший плут. Он частенько куда-то ездил на машине и каждый раз привозил множество продуктов. У него всегда на складе было мясо, сало, яйца, картофель…Не знаем, как он все это доставал. Тогда этим меньше всего интересовались. Возможно, реквизировал у богатых латышей. С военного склада такие продукты не получали. Вместо мяса там давали мясные консервы. А картошку – только сушеную. Этот пройдоха-кладовщик и спирту частенько доставал. В общем, батальон жировал. Никаких норм. Так и должно. Раз здесь курортный город, должны и питаться по- курортному. А сколько тут было молоденьких девушек! Кажется, они сбежались в Палангу со всей Прибалтики. Знакомства завязывались с ними обычно в кинотеатре. Перед кино и после кино там бывали танцы. Никогда мне не приходилось отдыхать за время войны так, как здесь в Паланге. В наряд я никуда не ходил. В основном, следил за чистотой в казармах. Чистоту там поддерживали идеальную. Следил и за приготовлением пищи, делал записи в книге снятия проб. Делал заявку на счет бани. Серьезно больных водил на прием врачей в одну из санрот 32-й дивизии. Если кто нуждался в стационарном лечении, клали в госпиталь. В городе был не один госпиталь. В этой санроте был замечательный врач Иван Иванович. У меня с ним завязалась хорошая дружба.