Эльга выдохнула.

— А можно не убивать?

Скаринар повернул к ней лицо. Усмешка потянула вбок губы, морща беленую щеку.

— Как ты себе это представляешь? Такой вопрос мог задать только очень глупый человек. Ты могла бы не трогать листья?

— Наверное, — сказала Эльга.

— Вранье! — Скаринар показал на мешки с листьями. — Ты не прожила бы без них и дня. Это твое, это ты сама. Ты — в каждом, самом маленьком листике, в травинке, в цветочке, и, уверен, ты это знаешь. А я — в каждой смерти.

Он зашагал по возвышению. Ладонь его вспархивала над креслом, над столиком на резных ножках, над вазой с южными фруктами, над стулом, над сдвинутым к стене сундуком с ворохом одежды на крышке. Пальцы легко, почти незаметно касались каждого предмета, и с ними тут же происходили неприятные метаморфозы. Фрукты морщились и желтели, у кресла потемнела, местами лопнула и распушилась обивка подлокотников, скособочился столик, длинными трещинами покрылась ваза, просела и упала спинка стула.

Любое касание запускало механизм разрушения, старения вещи. Последними брызнули лоскутами, распадаясь, платья на сундуке.

— Смотри, — сказал Скаринар, дошагав до стены и развернувшись. — Это я. Как я могу от этого отказаться? Я в звоне выдернутого волоса, в шелушении кожи, в песке, иссекающем камень, в этих лоскутах. Это мое мастерство. И, знаешь, с каждым днем я становлюсь все искуснее. Я это чувствую. Во мне открываются такие интересные возможности, что я, честно, и не предполагал. Например, убить не человека, а любовь в нем. Представь, я это могу. А еще могу убить память, взгляд, мысль. Или вот ослепить птицу на ветке.

Направляясь к окну, он быстрым шагом, чуть ли не вприпрыжку пересек зал. Выглянул в сад, подставляя беленое лицо солнцу.

— Жалко, никакой птицы нет. Перестреляли всех что ли? Я бы тебе показал. Это смешно. Ты вообще веришь в грандалей?

Эльга кивнула.

— Ну и дура!

— Почему?

Скаринар вернулся от окна к Эльге.

— А кто такой грандаль? — спросил он, остро вглядываясь в ее глаза.

— Мастер, который может все, — тихо ответила Эльга.

Скаринар расхохотался.

— Ну вот я — мастер смерти, — сказал он. — Но я никогда не смогу подарить кому-то жизнь. Понимаешь? Потому что мое мастерство — смерть. И каким бы я не был мастером, всегда будут существовать вещи мне недоступные. Предел. И для каждого мастера так. Поэтому все разговоры о грандалях — это сказки, дурочка.

— Но разве их не было?