Эльга рассматривала узор, не совсем понимая, как к нему подступиться. Суть человечка все время ускользала от лиственного зрения за новыми и новыми узорами, рисунками, бегущими прочь виньетками. Ничего удивительного, что он принял внимательный взгляд на свой счет.

— Что, нравлюсь?

Улыбка сделалась шире, уверенней. Человечек выпрямил спину.

— Я вас изучаю, — сказала Эльга.

— Я могу встать, так лучше видно.

— Не стоит.

Эльга прищурилась. Человечек, все еще улыбаясь, вдруг напрягся, выпучил глаза, отвернул лицо к окну. Казалось, в ту же секунду готов сбежать.

— Слышишь? — спросил он тихо.

— Что?

— Смех, — еще тише сказал похожий на крысу титор.

Эльга прислушалась. Шептались листья, поскрипывали, пофыркивали букеты на панно, кривился в усмешке букет Скаринара, будто цепочки, позвякивали алые нити. Но смех?

— Не слышу, — сказала Эльга.

— Да? — Человечек утратил неподвижность и посмотрел на девушку. — Должно быть, показалось. — Он шумно сглотнул. — А то, знаешь, дети смеются, все время бегают за мной. Не могу избавиться. Преследуют меня.

За листьями суть его оказалась черна как сажа. Сморщенные комочки той же осины. Выгоревшая пустота. И желтые, с черным пятном внутри цветы белены. Пахнуло запекшимся на огне мясом.

Эльгу передернуло.

— Что? — чутко отреагировал человечек.

— Ничего.

— Ты тоже слышишь его, — уверенно сказал он.

— Кого?

— Смех. Детский смех. Не мешало бы обыскать зал, поставить охрану. Дети умеют прятаться. Спрячутся и смеются.