Новость о покушении на короля, обрастая самыми невероятными подробностями, быстро достигла Парижа. Говорили, что Людовик XV при смерти, что дни его сочтены.

В это самое время мадам де Помпадур, также узнавшая о покушении на короля, заламывая руки, рыдала в своих апартаментах. Когда ее известили об исповеди короля, о том, что он покаянно признавался в содеянных грехах, она стала всерьез опасаться и за свою дальнейшую судьбу. Она послала брата выяснить подробности, но герцог де Ришелье, не пускавший к королю никого, кроме врачей, грубо велел ему убираться.

Маркиза понимала, что ее противники, возглавляемые военным министром графом д’Аржансоном и поддерживаемые детьми короля, ни перед чем не остановятся, лишь бы избавиться от нее. Теперь это было сделать легче, чем еще пару дней назад.

Страдания маркизы вскоре сделались зрелищем, которое никто из придворных не хотел пропустить. Ее апартаменты стали подобны общественному месту, куда каждый считал себя вправе войти. Безразличные к ее судьбе люди смотрели на нее с любопытством, друзья — с сочувствием, а враги — со злорадством.

В течение нескольких дней мадам де Помпадур с тревогой ожидала новостей от короля. От этих новостей зависело решение ее судьбы. Если король выживет — она «на коне», если умрет — она пропала, причем не в переносном, а самом прямом смысле этого слова. Дрожа от страха, она чуть ли не падала в обморок при каждом стуке в дверь…

Ее страх еще более усилился, когда она узнала, что народ называл ее виновницей покушения. Робер Дамьен во время допросов действительно объявил, что «хотел напугать короля и принудить его прогнать предателей-министров и эту проклятую фаворитку, виновницу всех бед». Хорошо осведомленные люди говорили, что за несколько дней до покушения неизвестный перебросил через стену иезуитского колледжа записку следующего содержания:

«Вы, мои высокочтимые отцы, которые смогли устранить королей Генриха III и Генриха IV, нет ли среди вас кого-нибудь вроде Жака Клемана или Франсуа Равайяка, чтобы навсегда избавить нас от Людовика XV и его шлюхи?»

Народ сразу же обвинил иезуитов в том, что это они вооружили Дамьена, а маркизу — что она явилась причиной драмы. О маркизе де Помпадур распевали неприличные куплеты и носили ее изображение на конце метлы…

Что касается графа д’Аржансона, то он свои намерения не скрывал. Разговаривая с мадам де Помпадур, он стал вести себя просто вызывающе.

— Месье, вы заходите слишком далеко, — преодолевая страх сказала ему маркиза. — Я ясно вижу, что вы надеетесь, что теперь мне придется покинуть двор, и поэтому вы считаете себя в праве говорить мне все, что придет вам в голову. Возможно, я не увижу больше короля, но если наша встреча все же состоится, можете быть уверены, что одному из нас уж точно придется убраться.

Граф д’Аржансон лишь презрительно фыркнул ей в ответ.

Шли дни, а от короля не было ни слуху, ни духу.

Однажды к ней явился хранитель печати Машо д"Арнувилль. Его маркиза де Помпадур всегда считала своим другом и решила посоветоваться с ним, что ей делать. Он посоветовал ей покинуть столицу. Говорил он при этом так, будто передавал пожелание самого короля.

После беседы с Машо д"Арнувиллем маркиза, дрожа от страха, приказала собирать вещи и закладывать карету.

Сборы шли полным ходом, когда появилась подруга маркизы мадам де Мирепуа, вдова маршала, умершего в 1751 году.

— Что здесь происходит? — удивленно спросила она. — Что это за сундуки?

— Ах, дорогая, — грустно ответила маркиза де Помпадур, — приезжал господин Машо д"Арнувилль и просил меня уехать. Он сказал, что так хочет король.

— Что-то он слишком много на себя берет, этот ваш хранитель печати. Мне кажется, что он вас предал. Лично я посоветовала бы вам оставаться на месте и ждать приказа лично от короля. Разве вы не знаете, кто первым выходит из-за стола, тот проигрывает игру.

Верные друзья, возглавляемые князем де Субизом, также советовали маркизе не трогаться с места и ждать распоряжений короля.

Но от того не было никаких известий, и это становилось невыносимым. Прошло уже одиннадцать дней, а мадам де Помпадур все ждала, что король соблаговолит ее успокоить по поводу ее дальнейшей судьбы. Но Людовик XV продолжал оставаться в постели, окруженный врачами и исповедниками. Наконец, в один прекрасный день любовь победила: когда все придворные обедали, король позвал герцогиню де Бранка, попросил ее принести ему теплый халат и, опираясь на трость, отправился к маркизе в гости. Короля не было несколько часов, а когда он вернулся, его настроение уже не было столь подавленным.