— К какому часу мне следует вернуться к ужину?
— Как обычно, — спокойно ответила маркиза и нежно улыбнулась.
Она была талантливой актрисой, и ни словом, ни жестом не выдала того, что уже давно знала — графине подготовлена записка, в которой ей предписывалось «не возвращаться более ко двору».
Вот так маркиза де Помпадур вынуждена была поступать с бывшими подругами-предательницами. А ведь в душе она была такой доброй, такой доверчивой. Видимо, это жизнь при дворе закалила ее, сделала злой и мстительной. Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься.
Графу д’Аржансону, могущество которого с потерей мадам дЭстрад существенно пошатнулось, удавалось иной раз благодаря своим маневрам сунуть какую-нибудь даму в постель короля, но это не могло пошатнуть могущества маркизы. Людовик XV безумно любил мадам де Помпадур, осыпал ее подарками, одаривал землями, замками, драгоценностями, потакал всем ее капризам… Он уже не мог обойтись без ее общества. Когда короля донимала меланхолия, лишь она одна могла ее развеять. После обеда она пробиралась к нему по потайной лестнице, связывающей их апартаменты, и садилась за клавесин, чтобы спеть для него что-нибудь из опер или просто модную песенку. По вечерам она сидела с ним во главе стола в знаменитых «маленьких кабинетах» во время ужинов с множеством гостей. Участвовала она и в решении государственных вопросов. Короче говоря, по выражению одного из писателей того времени, «именно она была настоящей королевой Франции».
Мария Лещинская приняла подобное положение вещей с истинно христианским смирением. Известен такой анекдот[11]. Однажды вечером маркиза де Помпадур играла с ней в брелан, стараясь собрать серию из трех одинаковых карт. Когда часы пробили десять вечера, несколько смущенная фаворитка попросила разрешения прервать игру.
— Конечно, дорогая, идите, — добродушно ответила королева. — Ведь у вас же дела…
И маркиза де Помпадур, присев в глубоком реверансе, поспешила к королю.
Но и после своей отставки кардинал де Берни продолжал настаивать на заключении мира. По его мнению, это было единственное средство, способное вытащить Францию из того положения, в котором она оказалась. Императрица Мария-Терезия вновь начала жаловаться на него. Герцог де Шуазель и мадам де Помпадур совместно приготовили приказ о его изгнании, положили его пред королем и тот подписал его.
Освободившись от де Берни, герцог де Шуазель, будучи уже министром, стал богатеть, уплатил все свои долги и вызвался помочь маркизе де Помпадур в приобретении княжества Невшательского, в котором она видела для себя верное убежище против вражды дофина в случае смерти короля.
Бедная женщина! Она и подумать не могла, что прежде него сойдет в могилу! В XVIII веке любовницам королей суждено было умирать в молодости…
Когда кардинал де Берни был удален, де Шуазель стал «австрийцем» при французском дворе. Достигнув вершин власти, он понимал, что ему надобно было принять сторону иезуитов или сторону парламента, как прежде он должен был принять сторону маркизы де Помпадур или сторону дофина.
Что касается фаворитки и дофина, то де Шуазель принял сторону фаворитки. Чтобы быть последовательным, ему надобно было принять сторону парламента против иезуитов.
Объяснение этого его поступка, а также того, как маркиза де Помпадур была доведена до состояния войны с орденом иезуитов, служит нам новым доказательством простой истины: иногда великие события бывают следствием маловажных причин.
Что касается благорасположения дофина к иезуитам, то в этом не было никакого сомнения.
Король знал, что дофин с большой точностью исполнял всегда обязанности христианина, и, будучи сам в душе человеком религиозным, он был очень доволен тем, что сын его поступает таким образом.
Однажды королю донесли, что дофин часть ночи проводит перед Святым Распятием в одежде иезуита.
Король никак не хотел этому верить, но однажды, когда он возвращался к себе около трех часов пополуночи, один из приближенных маркизы де Помпадур предложил ему убедиться, если ему угодно, в этом ночном занятии дофина.
Король согласился, потому что все еще сомневался. Его провели в отделение дофина, дверь которого была отворена для прохода короля, и, войдя в залу, он заметил в комнате своего сына человека, стоявшего на коленях пред распятием в одежде иезуита.
Этот человек был обращен к королю спиной, и потому он не мог видеть его лица. Но кто же другой, кроме дофина, мог быть в три часа ночи в комнате дофина?