Бородач стоял у ограды, ухватившись за верхнюю перекладину и глядя на нас глазами-буравчиками из-под кустистых бровей. Белобрысый мальчуган взобрался на плетень, чтобы получше нас разглядеть. Женщины видно не было, наверное, прибиралась в доме к приходу незваных гостей. Волкодав же на цепи недобро скалился в нашу сторону.

– Вот, знакомьтесь, это товарищи Петров Яков Степанович и Васильев Кондратий Фёдорович, – представил нас майор.

– А мене можна кликати просто Опанас, – сказал низким, чуть хрипловатым голосом хуторянин. – Проходьте в хату, там вже невістка повинна стіл накрити. Заодно і поговоримо.

А хороший такой стол, это вам не тушёнку лопать. Пусть и просто вроде бы, но при виде ломтей сала с розовыми прожилками, перьев зелёного лука, нарезанного крупными кусками ноздреватого каравая, огурцов с помидорами и венчавшей всё это почти целой четверти достаточно прозрачного то ли самогона, то ли горилки у меня началось обильное слюноотделение.

– Горілка своя, сам жену, – пояснил Опанас, отвечая на мой невысказанный вопрос. – Сідайте, пригощайтесь, чим Бог послав.

Дважды приглашать нас не пришлось. И вкушать мы стали чисто мужским коллективом, ни сноха, ни парень, который, как выяснилось, приходился Опанасу внуком, за стол с нами не сели. На Наталке был женат старший сын бородача Григорий, сейчас, как уже сообщал майор, уехавший в райцентр на подводе продавать домашнее сало. У Опанаса была ещё младшая дочь, которая аккурат перед войной вышла замуж за сына хозяина соседнего хутора.

– А жинка ваша где? – на немного украинский манер спросил слегка захмелевший Медынцев-Кузьмичёв.

– Померла вона того літа на Іллю, була серцем слаба, – помрачнел Опанас и тут же сменил тему: – Так ви кажете, що втекли з полону?

– Ага, из плена, из концлагеря, – закивал Медынцев.

– Та що там, тяжко?

– Не то слово! Немцы пленных не считают за людей, бьют за малейшую провинность, а то и просто так. Из еды – миска баланды в день да корка хлеба. А то, случается, в назидание выведут десяток-другой из строя и тут же расстреливают. Детей, женщин, стариков – никого не щадят. Нелюди, одним словом.

– Так і є, нелюди. Так що з вашим товаришем? Кажете, лікаря тре’?

– Да-да, доктор нужен. Нет у вас на примете такого, который лишнего болтать не станет?

– Чому ж ні, є. Зараз і пошлю за ним онука, він у нас хлопець тямкий.

Опанас грузно поднялся и вышел из горницы.

– Не нравится он мне, – шепнул я товарищам, когда мы остались наедине.

– Почему? – искренне удивился майор. – Хорошо же принял! И стол накрыл, и посочувствовал, теперь вон внука за доктором отправляет.

Я вздохнул. Может, и впрямь я слишком себя накрутил. Либо так часто жизнь мордой о стол возила, что разучился доверять людям. Что ж, пока будем надеяться на лучшее, не забывая о разумной осторожности. Хорошо бы, конечно, проследить, куда внук побежал, за доктором или в комендатуру. Надо было мне всё-таки в засаде остаться, понаблюдать со стороны, но майор развил такую бурную активность, что выбора уже не оставалось.

Между тем со двора послышалось: «Микола, піди сюди…» Вернулся хуторянин через минуту, в руках – обычная бутылка с самодельной пробкой, внутри плещется что-то тёмно-красное.

– Обов’язково скуштуйте моєї вишневої наливки, такої більше ніхто в усій окрузі не робить. Якщо не спробуєте, сильно гніватимусь.