Кроме того, особую (хотя часто и недооцененную) важность сыграло здесь то, что Людмила Чурсина оказалась в Ленинграде, городе магическом и мистическом, наполненном воспоминаниями о русской культуре, литературе, что называется, до краев. Как натура глубокая, тянущаяся к духовному росту, Людмила Чурсина просто не могла не впитать все токи этого места с уникальной архитектурой, природой, нездоровым, но в то же время живительным климатом; города, постоянно возвращающего память к великим произведениям прошлого и способного заполнить внутренний мир человека без остатка.
И еще — Ленинград был городом уникальной театральной культуры, по-особому воспринимаемой, совсем иначе, чем в Москве. В упоминавшемся уже не раз интервью Татьяне Москвиной Чурсина говорила: «В Петербурге публику на мякине не проведешь! И тогда, и сейчас… Эти годы — бурное, яркое время в моей жизни, время жадности к общению, любопытства».
Человек достаточно закрытый — вновь позволю себе пофантазировать, — Людмила Чурсина, скорее всего, больше общалась с театрами, с самим городом, нежели просто с разными людьми. Таким натурам свойственно «питаться» более от посещения музеев, спектаклей, созерцания памятников архитектуры, открытия для себя все новых уголков и улиц города, чем от человеческих контактов. И, как правило, это приносит возможность познания себя самой, своих внутренних потребностей и возможностей…
Это вовсе не означает отшельничества — Людмила Чурсина жила жизнью естественной, любопытство к людям, о котором она говорила, подразумевало довольно широкие контакты. Другой вопрос — насколько глубокими оказывались они для молодой женщины, ощущающей необходимость накопления в себе духовного опыта и творческих сил во имя следующих работ?..
И на этом фоне возвращение в театр было невымышленно важным для актрисы, испытывавшей непреодолимое стремление реализовать накопленный в жизни и в кино опыт как можно более разнообразно.
Светлана Хохрякова писала в своей статье: «Вдруг очень захотелось вернуться в театр. Как говорит сама актриса, кинематографом она объелась. Однако и сомнений хватало. Ведь так давно не выходила на сцену».
На сцене Театра им. А. С. Пушкина Людмила Чурсина проработала 10 лет, с 1974 по 1984 год. Конечно, за этот промежуток времени она смогла бы сыграть гораздо больше, но, во-первых, как уже говорилось, не переставала сниматься в кино; во-вторых, не являлась штатным сотрудником театра — сама не пожелала, предпочитая играть то, что было ей интересно, от чего-то сознательно отказываясь, работая с Арсением Сагальчиком, Розой Сиротой, Игорем Горбачевым.
Может быть, потому и приходится с досадой констатировать, что судьба Людмилы Чурсиной как актрисы театральной в Ленинграде не сложилась, как могла и должна была сложиться. Актриса так и осталась для своих зрителей и верных поклонников, в первую очередь, актрисой кино, хотя ее театральные работы оценивались высоко и зрителями, и самыми именитыми критиками. И, я убеждена, только повышенная требовательность, высокая ответственность за все, что она делала на экране, не позволяла Людмиле Чурсиной осознавать себя профессионалом, как принято говорить, работающим «на сливочном масле», потому что ее творческий путь складывался незаметно, обогащая каждой, пусть и далеко не совершенной ролью.
Но — обогащался и весьма существенно.
Что и показало будущее, которое приблизилось в ту пору к актрисе вплотную.
Глава 3. Театр Судьбы
Дважды в жизни роль Настасьи Филипповны, героини романа Ф. М. Достоевского «Идиот», для которой, казалось, Людмила Чурсина была просто рождена, проходила мимо нее. Первый раз — в Театре им. Евг. Вахтангова, когда, наверное, сама судьба решила, что юная актриса, не обладающая еще ни профессиональным, ни жизненным опытом, до подобной сложнейшей в мировом репертуаре роли еще «не доросла».
В Ленинграде, как уже говорилось в предыдущей главе, Роза Сирота, известнейшая правая рука Георгия Александровича Товстоногова, работавшая вместе с ним над легендарным спектаклем «Идиот», предложила Людмиле Чурсиной поработать над композицией по роману Ф. М. Достоевского «Настасья Филипповна», но именно в это время главный режиссер Центрального академического театра Советской армии Юрий Иванович Еремин пригласил Чурсину на эту роль в свой спектакль.
Так актриса впервые переступила порог театра, который стал ее судьбой на долгие десятилетия.
О работе с Юрием Ереминым и много лет спустя актриса вспоминает с благодарностью: «Когда Еремин меня пригласил (речь идет об антрепризном спектакле „Самое дорогое — бесплатно“, поставленном много лет спустя. —
Вероятно, доверие к режиссеру возникло у Людмилы Чурсиной с первой же совместной работы, несмотря на то что Юрий Еремин поставил «Идиота» как спектакль сложный. Во многом — чересчур интеллектуализированный, в чем-то — не в меру эмоциональный. Желание режиссера сохранить и идеи, и страсти Достоевского привело к тому, что граница между эмоциональным и рациональным практически стерлась, заменившись неким художественно, но не до конца организованным хаосом. Спектакль нередко грешил нарушением границ вкуса — в значительной степени касалось это образа князя Мышкина (А. Ливанов), который в первый же момент представал в сияющем ореоле; сказывался недостаток вкуса и в чересчур нагруженных символикой декорациях, и с нажимом выделенных некоторых эпизодах.
К сожалению, и к образу Настасьи Филипповны сказанное имело непосредственное отношение.
Текст романа был перекомпонован в соответствии с основной идеей постановки — спектакль начинался с игры в пети-же, с достаточно жестко сконструированной экспозиции. Об идее режиссера точно писала критик Инна Соловьева: «Одна из тем, которые влекут к себе Юрия Еремина и повторяются из спектакля в спектакль, — тема вольной и невольной власти человека над человеком, души над душой. Он остро знает зависимость людей друг от друга — знает и как угрозу, и как опору, но прежде всего, как непреложную данность общей жизни… В „Идиоте“ — новый поворот, обертон вопроса. Как сопрягается ток души и ток общей жизни. Что искривляет либо выпрямляет жизнь в человеке, в жизни — человек. Вот этот человек, светом очерченный, ради которого — да войдет! — опустятся доски короткого крутого схода».
Разумеется, в развитии этой мысли Юрий Еремин следует за Достоевским и за философом и литературоведом В. Днепровым, написавшим замечательную книгу «Идеи и страсти Ф. М. Достоевского». Только вот у Достоевского — главной ли она была? Для «положительно прекрасного человека» князя Мышкина никакие доски никаких сходов не опускались, скорее наоборот, все мосты поднимались перед ним, не желая пускать в круги привычной, сложившейся для всех по-разному жизни. Отчасти именно по этой причине ушла из спектакля очень важная мысль о том, что в доме Настасьи Филипповны произошла не первая, а уже вторая ее встреча с князем Мышкиным. Это лишало необходимой краски оба образа.
Что же касается конкретно характера Настасьи Филипповны, в его трактовке с первого же эпизода была допущена, на мой взгляд, грубая неточность.