В статье Светланы Хохряковой содержится важная для осмысления информация: Людмилу Чурсину на первых этапах работы очень волновало, «возможно ли сыграть эту взвинченность, неистовство, вечный порыв в неизвестно какие выси, инфернальность, наконец, и чтобы не быть при этом неестественной, не впасть в дурную театральщину? И, только поняв, что играть надо радостно, несмотря на то что женщина эта прямо-таки погружена в бездны мрака, тьмы и света, удалось сделать прорыв. Почти прозаическая история произошла. Как-то актриса пришла на спектакль за несколько минут, не было времени на обдумывание. Надела костюм, вышла на сцену, и случилось искомое».
В интервью А. Чудиновских, взятом у актрисы во время гастрольной поездки Театра Армии в Свердловск, Людмила Чурсина говорила о своей работе в спектакле Юрия Еремина: «Не люблю слов — „удовлетворена ролью“. Особенно если речь идет о таком сложном образе, как Настасья Филипповна… Не скрою, я мечтала сыграть эту героиню Достоевского на сцене, и главный режиссер нашего театра Юрий Иванович Еремин предоставил такую возможность. Этот образ — вечный поиск, в нем могут быть удачи, а порой и отчаяние. Как бы то ни было, я всегда с огромным интересом „проживаю“ на сцене Настасью Филипповну. Что из этого получается — судить не мне, а зрителю».
Следующей работой актрисы стал спектакль «Макбет» Шекспира в постановке Иона Унгуряну. Здесь необходимо сделать небольшое отступление, чтобы напомнить об этом режиссере, немало сделавшем для многонационального советского театрального искусства сначала в молдавском молодежном театре «Лучафэрул», а затем в московских театрах и на телевидении.
Сделать это надо потому, что молодым поколениям имя это ничего не говорит. Попробуем восстановить историческую справедливость.
Впервые я увидела это имя на премьерной афише Малого театра — спектакль «Птицы нашей молодости» Иона Друцэ, творчество которого к тому времени не просто знала, а очень высоко ценила. Режиссерами спектакля были Борис Иванович Равенских и Ион Унгуряну, и каким-то совершенно естественным образом дополнили они друг друга — высокая романтическая мелодия, присущая спектаклям Равенских, была подхвачена и обогащена поэтическим восприятием мира Иона Унгуряну, теми национальными красками, которыми он в совершенстве владел и очень высоко ценил. Сам выбор пьесы Иона Друцэ для той эпохи начала 70-х годов был на редкость «ко двору» — необходимо было вернуть зрителю ощущение особой поэзии Добра и Справедливости, Красоты, разлитой в окружающем мире…
Успех был бесспорным и, поскольку к тому времени в Молдавии у Иона Унгуряну начались не самые радостные времена (закрыли спектакль, варварски уничтожив музыкальную фонограмму Евгения Доги, правительственные верха выражали свое недовольство творчеством молодого театра «Лучафэрул», родившегося из курса Театрального училища им. Б. В. Щукина и, в частности, артистом и режиссером этого коллектива), министр культуры СССР Е. А. Фурцева посоветовала Унгуряну не торопиться с возвращением в Кишинев.
Двенадцать лет он проработал в Центральном академическом театре Советской армии, снимался в кино, поставил замечательные телевизионные фильмы по пьесе Армена Зурабова «Лика» с Евгенией Симоновой и Ларисой Малеванной (где, кажется, впервые прозвучала песня почти забытого сегодня Евгения Бачурина «Дерева вы мои, дерева…») и «Белые розы, розовые слоны» У. Гибсона, в котором последнюю свою роль сыграл Андрей Миронов, а интереснейшей его партнершей стала Людмила Чурсина…
Их встреча произошла через год после того, как Людмила Чурсина уже сыграла в спектакле Иона Унгуряну в Театре Советской армии леди Макбет в шекспировском «Макбете», и, скорее всего, совсем не случайно, ощутив природу этой актрисы, Унгуряну предложил ей прямо противоположную созданному в спектакле характеру роль в «Белых розах, розовых слонах». Незабываемым творческим результатом для всех, кто видел, остались не только эти работы, но и очевидность диапазона Людмилы Чурсиной.
Вернемся, однако, на какое-то время к Иону Унгуряну.
Стать подлинным событием, не забытым театралами до сей поры, суждено было уже к тому времени спектаклю Иона Унгуряну «Святая святых» Иона Друцэ, в котором блистали Ирина Демина (позже — Алина Покровская), Николай Пастухов и Игорь Ледогоров. Людмила Чурсина, если мне не изменяет память, появилась в Театре Советской армии позже, чем он был не только поставлен, но и прославлен.
Попасть на «Святую святых» на протяжении всех лет, что спектакль шел, было практически невозможно — и по причине блистательных актерских работ тех прекрасных мастеров (как горько, что сегодня никого из них, кроме Алины Покровской, уже не осталось!), и по той настоящей правде о человеческой безответственности и равнодушии, что звучала буквально в каждом слове драматурга и темпераментно, с искренней болью волной шла в зал от исполнителей. И страстностью мысли о том, что непременно найдется в этом мире хотя бы один человек, который возьмет всю ответственность за несовершенство людей на себя.
Совершенно по-иному, но столь же твердо звучала эта особая мелодия в таких разных, ни в чем не похожих работах Иона Унгуряну, как «Обретение» Иона Друцэ (по роману «Белая церковь») и «Лика» Армена Зурабова, и мысль, сформулированная в широко известных ныне поэтических строках Матери Марии: «Человечество живо одною Круговою порукой Добра…», — властно приковывала к себе, формируя в молодых зрителях чувства справедливости и человеческого достоинства.
Это было учительство в толстовском понимании, но в современном толковании, лишенное назидательности, рассчитанное на пробуждение мысли и чувства каждого, буквально каждого. И этим же, как ни покажется странным, отличался и «Макбет» Унгуряну, который, к сожалению и удивлению, не снискал столь громкой славы. А жаль!..
Спустя уже несколько лет после премьеры критик Алла Романенко писала: «Пьеса очень трудна и сложна, в ней есть что-то тайное, сокрытое, будто какие-то магические силы исходят от этого произведения. Постановка завораживает, захватывает, не отпускает буквально всем — и редчайшей выразительности партитурой световой и музыкальной, и величественной сценографией, в ней есть „магическое“ число семь: семь колонн-обелисков (или остывшие трубы крематория?), стены замков, где в глубине ощущается таинственная лестница, переходы… Всматриваясь и вслушиваясь в полифонию красок и звуков этого спектакля, проникаешь в мир Шекспира и остаешься в нем… Макбет и леди жаждут света, но после преступления кажется, что солнце отвернулось от них. Макбет преступил — связь с миром потеряна. Тьма овладевает человеком, если он нарушает законы природы, законы нравственности».
Поскольку статья была написана для «Московского художника», значительное внимание уделено в ней сценографии, свету, освоению пространства огромной сцены театра. Но то, что говорится в последних цитированных предложениях, в полной мере можно отнести к игре Людмилы Чурсиной. Ничуть не слабее, а во многом и сильнее своего мужа ощущает леди Макбет власть преступления над человеком, впервые переступившим «грань меж добром и злом». Дорога к власти, которую она «очищает» из любви и к мужу, и к власти, оказалась дорогой не к свету, а в преисподнюю. И дорога оказалась слишком грязной и мучительной для женщины, которая не выдержала, в какой-то момент осознала, что путь был ложным, неправедным, а она — не сумела противостоять соблазну и должна потерять рассудок и погибнуть…
И это было воплощено Людмилой Чурсиной сильно, ярко, с подлинно трагическим наполнением, в котором образ невидимыми нитями соединялся с личными переживаниями, личными мыслями актрисы о добре и зле.
О пути, предначертанном человеку.
Мысль о распространении Зла в мире, об ответственности человека за каждый свой шаг, потому что и у Зла есть своя «круговая порука» и умение распространяться, возрастая и ширясь. Прямо скажем, не совсем, наверное, привычная для трактовок этой трагедии Шекспира мысль. Но — современная, нацеленная на пробуждение в каждом напряженного осмысления того, что может произойти с миром, если мы позволим себе увязнуть в кровопролитиях, борьбе за призрачную власть, предательстве.
Это была своего рода проповедь, взывающая к исповеди.
Хотя бы самому себе…