«Что же вы наделали?!» — хотел возопить Семен, но промолчал — сделанного назад не воротишь, надо исходить из того, что есть.

— Нирут-кун живой брать, — не без гордости сообщил Хью.

— А я тебя просил об этом?!

— Ты просить — да. Тогда взять — нет, теперь — да.

— Так это ж когда было?! Больше, чем две руки лет прошло!

— Хью не забыть, Хью помнить!

«Никогда я полностью не привыкну к неандертальскому мышлению, — затосковал Семен. — Мужик добросовестно выполнил приказ, отданный ему чуть ли не четырнадцать лет назад! Тогда — в зимнем рейде — я попросил его взять живым раненого вражеского воина. Но ничего не вышло — тот успел вскрыть себе вены острым, как бритва, кремневым сколком. И вот теперь…»

И вот теперь, когда неандертальцев стало трое, дело пошло веселее — двое упирались, один тянул. Сохранность придавленной конечности их, похоже, волновала мало. Тигдеб был в сознании, но не стонал, хотя лицо его блестело от пота. Наконец ногу выдернули — вместе с куском бычьей шкуры и мяса, вырезанными длинным клинком пальмы Хью.

— Свежуйте тушу, — приказал Семен. — Раз уж убили, так хоть мясом запасемся. И побыстрее — скоро стемнеет, а к утру все замерзнет. За нирут-куном я присмотрю…

Неандертальцы принялись за работу, а Семен опустился на корточки возле пленного. Одежда на нем была из оленьих шкур, но довольно редкой масти — почти такой же, как шерсть тура. Или, может быть, как-то хитро окрашена. Начал Семен с того, что стянул меховой сапог и, брезгливо морщась, пощупал чужую ногу — вроде бы кости были целы. Тогда он стал щупать тело, но уже не в поисках повреждений. Он не ошибся — длинный костяной стилет был подвешен на нижней рубахе, а в верхней проделана дырка, чтобы можно было достать. Оружие Семен извлек вместе с чехлом, безжалостно разрезав ножом искусную ременную вязку. Когда он это делал, пленный издал звук, похожий на стон.

— Ничего, — сказал Семен по-русски, — я знаю, что ойма для вашего брата как часть тела. А вот что с твоими руками делать?

Запястья тигдеба были стянуты ремнем с такой силой, что кровообращение в кистях, кажется, полностью остановилось.

— Ладно, — усмехнулся Семен, — сегодня я понаделал столько глупостей, что еще одна, наверное, ничего не изменит.

Ремень на запястьях он разрезал — развязывать неандертальские узлы можно только неандертальскими же ногтями или зубами. Потом ухватил пленного за рубаху и перевел его в положение «сидя». Тигдеб уставился на тушу быка — неандертальцы уже содрали часть шкуры и теперь срезали мякоть с костей. Мясо они предусмотрительно сразу шинковали на куски размером с кулак. Голова у животного была странно вывернута — правый рог торчал прямо в небо.

Для человека, руки которого побывали в таких наручниках, было бы естественно начать массировать запястья, однако пленный этого не сделал — просто оперся ими о снег. На Семена он даже не глянул — смотрел только на быка.

— Назовись! — потребовал Семен на языке тигдебов. — Назовись, если не хочешь умереть безымянным!

— Нет больше имени… — прошелестел еле слышный, лишенный интонаций ответ.

— Тогда назови свой клан (стадо)! — не отставал Семен. — И громче!

Ответ прозвучал, но в бесконечном разнообразии мастей и свойств туров Семен специалистом не был, так что смог перевести его лишь приблизительно: клан быка, идущего впереди, ведущего всех за собой или единственно «настоящего».

— А ты слышал о… — Семен назвал клан Танлеля.