Эти ночные путешествия — самые опасные и потенциально смертельные мои рейды в Танзании. Крадясь через палатку, я изо всех сил стараюсь не споткнуться о стул и не задеть шаткий кофейный столик. У меня есть все шансы разбить физиономию о подставку для шляп, изготовленную из рогов газели, или, забывшись, прислониться к «стене», на самом деле являющейся просто куском парусины. Я могу обрушить всю палатку на головы себе и своей спящей супруге. И если хоть что-то из этого произойдет — и я сломаю кость, расколю череп или, боже упаси, причиню травму Трейси, — мы окажемся в нескольких часах езды от любой больницы.
Эти три воспоминания о нашей поездке в Африку иллюстрируют три страха, связанных у меня с тремя этапами жизни. Леопард на дереве, окруженный джипами, — это реальная опасность, но она сдерживаемая. Если будешь осторожен, то сможешь выжить — а то и научишься чему-нибудь. Более опасен страх перед тем, чего не видишь, но чувствуешь — вот оно, близко, и готово напасть. То, чего ты не видишь, может, тем не менее причинить тебе вред или, по крайней мере, лишить уверенности. Третий страх — словно внутреннее минное поле, которое ты пересекаешь, узнавая, принимая и усваивая неизбежное — например, неуклонное приближение старости. Это осознание того, что все мы смертны, глубинное и неизбежное.
Такова жизнь: есть леопард, которого ты видишь, есть — которого не видишь, и есть нечто, подкарауливающее тебя в темных уголках. Первый леопард для меня — это болезнь Паркинсона. Я знаю ее повадки. Знаю ее территорию. Знаю ее жестокость. Я понимаю, когда можно безопасно вылезти из джипа, а когда нет.
Второй леопард, которого я не вижу, — это гложущее изнутри ощущение, что что-то не так. Что-то вот-вот произойдет. Без предупреждения, без обсуждения, без подготовки. Это предчувствие возникло у меня недавно — многие из нас сталкиваются с ним, достигнув среднего возраста. Я же связываю его появление с обнаружением и удалением у меня опухоли позвоночника.
И наконец, после падения на кухне, я достигаю настоящего экзистенциального кризиса. Мой третий страх отражается в тех блужданиях по палатке, где я похож на Голлума. Это страх перед неизвестными опасностями. Темнотой. Неуверенностью. Одиночеством. Уязвимостью. Вслепую я пытаюсь нащупать хоть что-то устойчивое и знакомое, но натыкаюсь лишь на неизвестность, продвигаясь вперед и молясь не утратить равновесия. Ставкивысоки: я могу навредить не только себе, но и другим, кто находится со мной в одном пространстве. Я молюсь о том, чтобы отыскать свой путь — пусть даже я сам не знаю, куда он должен вести.
Иногда голоса, сопровождающие меня в этих ночных блужданиях, заглушает мягкий шепот Трейси: «Дорогой, осторожнее».
— Конечно, дорогая. Я очень осторожен. Спи.
В той же самой речи про страхи Франклин Д. Рузвельт сказал: «Только сумасшедший оптимист может отрицать темные реалии нынешнего момента».
Я всегда был за оптимизм, но теперь должен смириться и с его сумасшествием.
Глава 20 Время отца
Я считал, что взял свои страхи под контроль. Научился сдерживать. Уравновесил здравым смыслом. Но Африка напомнила мне, что я отнюдь не в порядке.
Уильям Хьюз Мирнс «Антигониш»[1]
Болезнь Паркинсона, по очевидным причинам, считается в первую очередь двигательным расстройством, сопровождающимся тремором и заторможенностью, или брадикинезией. Те, кто страдает им долго, вроде меня, начинают испытывать трудности с ходьбой и поддержанием равновесия. Но Паркинсон — это
Еще одно проявление болезни Паркинсона, на которое я до сих пор почти не жаловался, — да и вообще, о нем говорят куда реже, — это когнитивные нарушения: потеря памяти, спутанность сознания, галлюцинации и деменция. Что я думаю и
Вы понимаете, о чем я говорю. Меня порой раздражает, сколько усилий приходится прилагать, чтобы вспомнить простое слово вроде
Сейчас объясню, что я имею в виду. Представьте, я стою в своем нью-йоркском офисе, перед телевизором, переминаюсь с ноги на ногу, как в гольфе, но без замаха клюшкой. Я выполняю сенсорное упражнение, чтобы сохранять ноги подвижными (тут важно не ставить колени в замок). По кабельному телевидению, которое я смотрю, начинается реклама. Рекламируют «Нуплазид», недавно разработанный и одобренный препарат для людей с болезнью Паркинсона. Наш Фонд сотрудничает с
Речь идет о психозе при паркинсонизме, который часто включает в себя депрессию, параноидные мысли и галлюцинации: человек может видеть вещи и людей, которых рядом на самом деле нет, или неверно интерпретировать происходящие события. Нам показывают симпатичного, достойно выглядящего мужчину в красивом доме на фоне идиллического пейзажа. Он мирно смотрит вдаль. Но тут собака рядом с ним превращается в двух собак. Мужчина смотрит, как к нему приближается жена — и вдруг бок о бок с ней оказывается другой мужчина. Выражение лица нашего героя меняется — он явно растерян и что-то подозревает. А дальше нам демонстрируют эффект «Нуплазида» — мужчина снова уверенно смотрит в камеру и помогает внуку рисовать.
С точки зрения целевой аудитории, рекламный ролик довольно неприятный. Вы смотрите рекламу аспирина, зная, что такое головная боль, или «Кларитина» (
На самом деле я не знаю, как относиться к этой рекламе. «Что думаешь ты?» — спрашиваю я парня, стоящего слева, которого на самом деле нет.
Это не галлюцинация — просто побочный эффект лекарства, которым сейчас лечат грипп у стариков. Первоначально его разрабатывали — вы удивитесь — для лечения дискинезии, спастических движений головы и тела, которые сами по себе являются побочными эффектами леводопы, основного препарата от болезни Паркинсона. Я знаю, что это ощущение периферического присутствия — побочный эффект моих лекарств. То, что случилось с симпатичным мужчиной на фоне сельского пейзажа с его фантомной собакой, не происходит сейчас со мной. Тем не менее я ассоциирую себя с ним: я уже побывал на грани Паркинсонова психоза. Жуткие галлюцинации в Балтиморе — результат взаимодействия лекарств от дискинезии с опиатными анальгетиками — позволили мне заглянуть в будущее, которое, возможно, меня ожидает.