Смерть моего тестя в январе, через несколько недель после нашего спешного возвращения из отпуска на Теркс и Кайкос, ознаменовала для нас начало 2018 года — моего Annus horribilis. Пока события этого года валились мне на голову, вплоть до нашего путешествия в Африку, благодарность в духе Стивена сменилась у меня бесконечными тревогами и сожалениями: тут и операция на позвоночнике, и сломанная рука, и вынужденная изоляция на период восстановления, и сидение перед телевизором, и упущенное время с семьей, и злость на самого себя. Я по-прежнему ценил его советы, но пытаться жить, следуя мантре скоро будет лучше, было все равно, что заставить камень плавать. Я проваливался на дно, куда увлекал меня груз проблем. Джойс, мой юнгианский терапевт, говорила: «Следуй за ним. Он хочет тебе что-то сказать. Погружайся. В глубинах ты обязательно найдешь правду».

Я искал в глубинах и откопал там кое-что ценное. Я осознал, что и благодарность, и оптимизм у меня украл страх. Перелом руки привел меня к осознанию того, что мой главный груз — не физические и психические проблемы, а страх, который они порождают. Африка наглядно продемонстрировала мне, что такое страх. Я понял, что кое-чего действительно стоит бояться — того, что может напасть на тебя среди ночи. Но в месяцы, предшествовавшие поездке, я предавался концептуальным страхам: страху перед своей болезнью, перед тем, что сулит мне будущее, страху собственной эмоциональной реакции. В одной проповеди я слышал, что «противоположность страха — это вера». Вспоминая табличку на столе у моего тестя — Профессиональный борец со страхами, — я смог лучше понять, какую роль благодарность играла в его жизни. Я начал осознавать, что вера, как противоположность страха, может выражаться в благодарности, которая всегда служила опорой для моего оптимизма.

Я потратил достаточно времени и сил на осмысление того, что у меня плохо — и был готов заново обратиться к тому, что у меня хорошо.

Это что-то новенькое.

Мой невролог доктор Сьюзан Брессман проводит ежеквартальный осмотр, тщательно исследуя все двигательные и когнитивные функции. Она проверяет рефлексы резиновым молоточком, и удар по колену вызывает активную реакцию — нога взлетает в воздух, словно ракета. После колен она проводит ручкой молоточка по моей пятке, проверяя подошвенный рефлекс. Чувствительность стопы ограничена, как и у основной площади ног между суставами — бедренными, коленными и голеностопными, — поэтому обычно ее тычки и щекотка меня не беспокоят, как бы активно она ни скребла мне по ногам. Но сегодня мне больно — и это хорошая новость.

— Это позвоночник, — говорит доктор. — Меньше давления на позвоночный столб, поэтому чувствительность начала возвращаться. Вам становится лучше.

Становится лучше. Так мог сказать Стивен, но я точно не ожидал услышать эти слова от Сью. Она занимается паркинсонизмом — дегенеративным заболеванием. Хотя от болезни Паркинсона самой по себе умереть нельзя, ты умираешь вместе с ней. Осложнения от нее, такие как ослабление глотательного рефлекса, могут приводить к аспирации пищи или пневмонии, потенциально летальным. Пока мы не найдем лечение или не достигнем (а мы достигнем) настоящего прорыва, улучшение будет лишь относительным.

Замечание Сью относится не к Паркинсону, а к моему выздоровлению после операции на позвоночнике. Это соответствует прогнозам доктора Теодора: моему организму понадобится от полутора до двух лет, чтобы восстановиться после травмы от процедуры, а позвоночнику достигнуть своей новой нормы. Я укладываюсь в расписание.

Приходится себе напомнить, что операция делалась не для того, чтобы восстановить исходное состояние моего спинного мозга, а для того, чтобы вернуть его к тому моменту, когда опухоль только начала формироваться и скальпель хирурга еще не коснулся моего позвоночника. Ущерб, причиненный моим механическим функциям, устранить нель-зя, но я благодарен за то, что удалось предотвратить дальнейшее ухудшение, что я не испытываю постоянные боли и не жду в будущем неминуемого паралича. Мои победы таковы, каковы есть, и на сегодняшний день да, мне лучше.

Обрадованная тем, что с этим кризисом нам удалось справиться, Сью возвращается обратно к болезни Паркинсона. Сегодня на осмотр со мной приехала Нина. Она слушает куда внимательнее меня и лучше запоминает детали. Сегодня Нина сообщает врачу, что в последние месяцы я меньше хромал и приволакивал ноги. Трейси, Нина и Сью первыми замечают у меня любые изменения, большие или маленькие. Они тратят на меня массу сил, и я поражен их вниманием и заботой. Исключительно по той причине, что это я болен Паркинсоном, я знаю болезнь глубже, чем они, но ненамного. К счастью, они понимают, что я — это не сумма моих симптомов.

Сегодня был хороший визит с положительными результатами. Все галочки поставлены: текущая схема приема лекарств работает, давление стабильно, сон улучшился. Еще одним фактором моего относительного благополучия являются регулярные занятия физиотерапией с Райаном. Хорошо изучив упражнения, я теперь могу и дома или на работе найти момент, чтобы размять тазобедренные суставы, сделать несколько наклонов или потянуть икроножные мышцы, при этом повторяя про себя названия всех альбомов The Beatles в порядке их выхода. Так что я, можно сказать, в порядке.

Но это не означает, что я возвращаюсь к нормальной жизни. Я по-прежнему падаю один-два раза в день, порой и больше, но я научился падать ловчее и безопаснее. Мне пришлось смириться с тем, что это может случиться. Я также научился мысленно перебирать разные варианты, прежде чем совершить какое-либо действие. На столе передо мной стоит напиток, его надо пронести на другой конец комнаты. Что сделать сначала: встать, а потом взять стакан со стола? Или сперва стакан? Левой рукой? А она не дрожит? С какой ноги идти? С учетом направления стоит выбрать левую, но, если она подогнется, пострадает правая сторона. Если я не упаду в процессе выполнения миссии, то, как минимум, пролью напиток. Это ставит передо мной новый выбор: идти по ковру или, как мышь, по периметру комнаты? Я предпочитаю последнее: если напиток прольется, можно будет обойтись парой бумажных полотенец, а не отправлять ковер в химчистку. Еще я могу упасть лицом вниз и сломать нос… Вариантов множество.

Такие беседы с самим собой я веду по тысяче раз за день. Один из нас точно знает, о чем говорит.

2019-й дает мне возможность перезагрузиться и залечить еще свежие раны, полученные в предыдущем году. Мой агент Нэнси Гейтс получает звонок из офиса Спайка Ли. «Нетфликс предложил финансировать тот пропущенный день со съемок „Увидимся вчера“», — сообщает она мне. Это съемка, на которую я не смог попасть в августе, когда сломал руку.

В первую субботу февраля я еду на локацию — в старшую школу в Бронксе. Режиссер Стефон Бристоль приветствует меня в одном из классов; он явно испытывает и радость, и облегчение. Он молодой, динамичный, и, судя по тому, как поддерживают его и актеры, и съемочная группа, я могу сказать — Стефон знает, что делает. Звуковики, операторы, ассистенты и актеры представляются и жмут мне руку с очевидным почтением; многие просят сделать со мной селфи. Ко мне относятся, как к Джимми Стюарту. Я что, такой старый? В любом случае мне это нравится. Похоже, нас ожидает веселье.

Я играю учителя физики. В последний день учебного года я проверяю научный проект двух моих лучших учеников (это Иден Дункан-Смит и Данте Криклоу), настаивающих на возможности путешествий во времени. Я ставлю им четверку с плюсом. В ответ на их протесты я говорю: «Окажись у человека возможность путешествовать во времени, это стало бы величайшим этическим и философским конфликтом современной эпохи». После того как они уходят, я бормочу себе под нос: «Путешествия во времени. Великий Скотт». Конечно, в этой реплике заложен особый смысл. Да, шутка для знатоков, но она умная, и весь сценарий отличный.

Съемки фильма официально закончились прошлой осенью, так что мне очень польстило то, что команда заново собралась на один-единственный день, чтобы снять мою сцену. Настоящий киношный финал для прошлогодних приключений со сломанной рукой.

Или, на языке гольфа, муллиган — вторая попытка, утренний мяч.

Я говорю — точнее кричу — в свой iPhone, обращаясь к Трейси, пока бреду по оживленному залу казино в «счастливый час»:

— Извини, дорогая. Я прохожу мимо игровых автоматов.