Побежала за машиной. Автомобиль скрылся в жёлтом мареве. Лилия долго стояла, разгоняя рукой пыль перед лицом. Подняла рюкзак и села на ступеньку кафе. По-прежнему оглушительно стрекотали кузнечики, щебетали птицы. В тех краях было уже настоящее лето.
— Бросил тебя? — позлорадствовала толстая продавщица.
— А тебе не всё равно? — огрызнулась Лилия.
Продавщица обиженно хмыкнула, замолчала, уткнулась в журнал. Лилия подтянула к ногам рюкзак и опустила голову на колени. Сколько она так сидела, не вспомнит, пока рядом не упала обширная тень.
— Есть будешь? — продавщица протянула бутерброд в промасленной бумаге.
— Буду, — тихо ответила Лилия.
— А мне сменщица нужна. Пойдёшь?
— Пойду.
Поработала Лилия в кафе недолго. Однажды её всё-таки нашли. Привезли к родителям, как она ни упиралась. Последовали допросы, истерики, принудительные осмотры у врача и прочие унизительные процедуры. Её словно просеяли сквозь сито, а потом то, что осталось, собрали в кучку, слепили подобие человека и отправили в лагерь для трудных подростков.
Я не знал, чем утешить Лилию. На самом деле в мире очень мало слов, которые могут утешить.
— Ты до сих пор хочешь убежать? — спросил я её.
— Не знаю, — ответила она. — Наверное…
— Был у меня один знакомый, — вспомнил я. — Он говорил: пока тебе не исполнилось восемнадцати, со свободой личности всё очень тухло.
Со мной в комнате жили ещё двое. Приехали в тот же день, что и мы с Щепкой. Молча затолкали чемоданы в шкаф, легли по кроватям и отвернулись. Даже рассмотреть их толком не успел. Утром, за завтраком, я попытался пересчитать, сколько всего народу здесь собралось. Вышло двадцать шесть человек, больше юношей. Девушек всего пять (правда, потом расчёты изменились: один юноша оказался девушкой, со впалой грудью и выбритой налысо головой). Всегда знал, что девчонки крепче стоят на земле и реже слетают с катушек.
Нас хорошо кормили, отчего у парочки бродяг, не привыкших к такому богатому питанию, случилось сильное расстройство желудка.
Мы занимались с психологами. В группах, индивидуально, в парах, в комнате без окон с мягкими коврами, на траве под солнцем, утром, днём, вечером, писали, рисовали, говорили, даже пели. По вечерам собирались в кружок — точь-в-точь слепые, которым читали газеты. Обменивались впечатлениями, слушали друг друга. Поначалу мне эта идея совсем не понравилась. Но наши психологи успокоили: говорить — только по желанию и о чём угодно. Хоть о бабочках. Удивительно, но простая штука — говорить по желанию и о чём угодно — так редко удавалась нам в обычной жизни, что на первых порах мы и двух слов выдавить не могли. А потом нас было не заткнуть, честное слово. Какие только истории ни всплывали из подсознания. Один парень всё вспоминал, как в семь лет ходил с классом в музей и увидел смерть лося. Чучела, конечно: два волка бросаются на утомлённого борьбой сохатого, клыки их застыли в нескольких сантиметрах от шеи.
— А он такой… а у него… глаза, понимаете? — говорил парень, пытаясь изобразить поразившего его лося.
Может быть, впервые в жизни кто-то слушал нас всерьёз, не для того, чтобы посмеяться, найти уязвимое место или получить выгоду. Просто слушал внимательно и иногда даже отвечал. Странноватое ощущение, ведь мы не были близкими друг другу людьми. Я заметил, что тоже слушаю. Хотя обычно терпеть не мог, когда кто-то рассказывал о себе и своей жизни. Раньше от таких разговоров я ускользал и замыкался в собственных мыслях, изредка кивая и издавая звуки вроде: «М-м», только чтобы собеседник не стал обиженно переспрашивать или, не дай бог, повторять свои идиотские истории.
Нам давали какие-то мелкие белые таблетки. Не знаю, хорошая ли работа психологов или эти таблетки делали нас спокойными и благодушными. Трудные подростки, которые должны были передраться в первый же день, а затем выстроить собственную иерархию, основанную на унижениях и издевательствах, вели себя тише воды.
Иногда я — из чистого любопытства — размышлял: как бы защищались наши воспитатели, вздумай мы сбиться в агрессивную стаю и вырваться отсюда. Удобнее всего — на вечернем обмене впечатлениями, когда они уже одной ногой в постелях. Двое выбивают стул из-под психолога, двое прижимают к стенке дежурного воспитателя. Кто-нибудь держит дверь столовой. Очень просто. Если бы мы только захотели.