И собой хорош. Правильно, народ красивых царей любит. Привык думать, что раз снаружи светел, то и внутри пряник. А этот… откудова взялся? И как пропустили? Явился.

Чудо сотворил.

И…

Сотворили. Уж Фролу ли не знать, что чудеса творить не так уж сложно.

Гроб хрустальный…

Сказка уже давненько по городу гуляет, обрастая подробностями самого удивительного свойства. Тут тебе и царевна, проклятая гневливой любовницей… ни жива ни мертва, но спит сном чародейским, который лишь поцелуй истинной любви разрушить способен.

Про любовь сказки тоже любят.

И про царевен.

А она рядом сидит, пряма-пряменька. Бледна. Улыбчива. Только улыбка эта неживая какая-то.

– Значит, – царь сжал тонкие пальчики супруги, – ты утверждаешь, что все они погибли?

– Да.

Надо было бы склонить голову, повиниться, как бояре учили. И больше всех Волчевский старался. Мол, шапка с головы не свалится, зато и голову Фрол Аксютович не потеряет. И с чего они решили, будто он эту голову терять собрался?

– Вот прямо все?

А не верит-то. И Фрол бы не поверил. Уж больно удобно получилось, чтобы правдой быть.

– Все.

– И как это случилось? – Пальцы царицыны стиснул так, что та поморщилась. Впрочем, тень недовольства сгинула с лица ее, что облако с ясна неба.

– Евстигней утонул. Егора лоскотухи уволокли. – Фрол смотрел царю в глаза.

Никто не смел.

С ума сходили… значит, менталист, и уровня немалого… и ложь, что любого свести с ума способна. Не любого. Ему и не нужно… нашел пару слабых, с расшатанными нервами, их и свел показательно… правильно, с боярами только так, только страхом… боялись бы меньше, скоренько б придумали, как самозванца извести.

Может, на пики бы подняли, смуту кликнув.