– Что ж, остается уповать, что у нас с вами совпадают представления о полезном… и все же, если вдруг вам покажется, что вы передумали… или пожелаете передумать, я… с удовольствием поддержу вашу кандидатуру.
Из терема Фрол выходил быстрым шагом. Было б можно – бежал бы, позабывши о степенности и о том, что магикам боевым в мирное время бегать не след: народец напужается. Он-то, народец, после черное ночи зело пужливым сделался.
Слухи поползут.
– И как твой визит прошел? – Люциане разрешили вставать, впрочем, удержать ее в постели дольше, нежели она сама считала целесообразным, не удалось бы никому.
Бледна.
Пряма.
Сидит, вцепилась в подлокотничек резной, видно, что и это ей тяжко дается, а туда же, упрямая, прилечь предложи – нахмурится. Ей не идет хмуриться, а улыбаться она разучилась.
– Да… – Фрол вытащил из-за пазухи мятый букетик незабудок. – Никак… будет пытаться подмять нас.
– А мы – получить свободу. – Букетик она приняла и зарделась.
– Примерно так.
– Значит, ничего нового…
Вздохнула. И, пальцем губ коснувшись, спросила:
– Поверил?
– Нет… но сделал вид, что верит.
– Значит, возвращаться им нельзя.
Фрол кивнул.
– Плохо… дети же. – Она покачала головой и поморщилась.
– Болит?
– Нет, скорее слабость эта… каждый день надеюсь, что полегчает, а оно никак не легчает… и молчи, я знаю, что восстановление – дело долгое, что не в крови проблема, а в силах, которые я отдала, что…
– Вот раз знаешь, то и лежала бы, – проворчал Фрол. – А то ишь… не лежится ей.