– Он ничего не мог тебе твердо обещать, – тихо сказал Михаила, – конечно, ты могла бы без особых угрызений оставить его через пять лет или там через сколько, когда он… выдохнется. Но тебе… наверняка это претило… А вдруг он бы не выдохся?…
– Не смогла бы я тогда его оставить, – глухо, но очень внятно сказала Таня, и Михаил подумал, что это правда. Каково бросать человека, который отдал себя тебе без остатка?
– И он бы тоже, наверное, дольше не мог, – продолжила Таня. – Ему ведь и тогда уже приходилось очень стараться.
– Поэтому ты не верила в долгое продление чуда?
– Нет, не верила, в самом деле – нет.
Отдавая все, Таня вправе была требовать от любовника многое, очень многое, и все же Михаила удивила ее прямота. Полуспрашивая, полуутверждая, он тихо сказал:
– Ты думала, что после тридцати лет у тебя такое с другим человеком не повторится. А после двадцати пяти еще могло?…
– В двадцать пять у меня еще была надежда. Парень за мной все эти годы ходил и ходил. Ничего не могу сказать – хороший парень. Ждал, никогда не попрекал. Но мог ведь и перестать ждать.
– А другие? Ведь наверняка тебя добивался не только он!
– А о других что мне могло быть известно? Долго ждать своего часа охотников мало. Да и большинство хороших мужчин в этом возрасте уже женаты. А с женатым я уже и так много нахлебалась. Какая могла быть у меня уверенность, что встречу подходящего человека, и он не занят? – Здесь Таня бросила быстрый взгляд на Михаила. – Вот как ты, например? И еще – не знаю, как тебе объяснить – оставить его сразу – это с моей стороны не было бы так нечестно, как бросить его после того, как он совсем выработается. Так он хоть был в семье. Может, с женой его бы и надольше хватило.
– Это не обязательно, – возразил Михаил.
– А я и не говорю, что обязательно. Но мне самой уже хотелось ребенка иметь, а его такая перспектива не устраивала. Нет, остаться с ним еще на сколько-то лет я уже не могла.
Восприняв Танины мысли, Михаил быстро прокручивал их в голове, пытаясь найти ей более благовидное оправдание, чем то, которое она привела. Все, что она рассказала, было, без сомнения, правдой, включая сюда и то, что она думала о своем теперешнем слушателе, с которым была откровенна, как на духу. Михаил не хотел довольствоваться напрашивающимся выводом о том, что Таниным решением руководил один разумный эгоизм, какого при всепоглощающей любви как будто не должно было бы быть. Положим, после пяти лет любовных отношений с женатым любовником она получила достаточно заслуженное право и на свой эгоизм. Но почему-то казалось, что этим доводом дело все равно не исчерпывается. В мозгу Михаила все крутилась и крутилась Танина фраза: «А что ты будешь делать со мною потом?» Что-то подсказывало, что в ней есть еще какой-то ключ к объяснению ее окончательного выбора. Так и оказалось. Михаил, наконец, смог понять. Любящим истинно и искренно просто невозможно представлять свою любовь ограниченной во времени чем-то, кроме смерти. Любовь для себя взыскует только верность. Если любовь объявляется прогнозированной до какой-то определенной даты, то это уже не любовь в своем первородном виде и, может статься, уже не любовь. Сразу в разумных категориях Таня не могла объяснить себе это, но она сердцем и душой поняла самую суть. Как проникла и в то, что при Марине он, Михаил, ей принадлежать никак не будет.
А вскоре Таня внезапно уволилась. Как объяснила Надя, этого особенно добивался заместитель Антипова – мужчина очень крупный и видный, обычно выдержанный и разумный, как это и подобает бывшему агенту – нелегалу из советской внешней разведки. Найти рациональные доводы для выживания Тани из закрытого центра было совершенно невозможно. Ее анкета перед приемом на работу тщательно проверялась. А если говорить о профессионализме, то более грамотной и быстропечатающей машинистки, чем Таня, Михаил вообще никогда не встречал ни до, ни после. Все это могло означать только одно. Заместитель директора тоже не мог преодолеть в себе тяготение к Тане и ее бюсту, а ей это оказалось без надобности. Как уж она объяснила ему – только словами или еще и руками – осталось неведомо. А была она хороша. И по своей воле одарила Михаила доверием, какого вряд ли удостоила кого-то еще.
Михаил не сразу вспомнил, от каких соображений отвлекся в прошлые времена, когда жизнь столкнула его и супругами Белецкими, и с машинисткой Таней. Оказалось – от мыслей о Галиной подруге Ире и ее муже Диме. Этот муж скорее всего, в отличие от Эдика, не имел при себе пистолета, а жена его, в отличие от Тамары, сама охотно пошла в тайгу, да еще по бурной воде, куда и не всякий мужчина сунется, и это само по себе говорило о многом. Разумеется, в современной России увлечение спортивным туризмом было уже совсем не то, что в Советском Союзе. Люди тоже стали другими – узнаваемыми, но другими – как-никак – уже два поколения возникли и оперились после поколения, к которому принадлежал Михаил. Какие отношения складывались в новых семьях, разрешали ли супруги друг другу разнообразить личную жизнь, участвовали ли в обмене партнерами с другими парами или в оргиях, судить было трудно. Что западная мода на подобные штучки давно пересекла границы Родины, Михаил знал определенно, но насколько она распространилась в последнем поколении, судить не мог – не хватало ни собственных наблюдений, ни достоверных сообщений. Увлечение туризмом, кстати, совсем не исключало его совместимости в другой обстановке с новомодными сексуальными развлечениями, призванными освежать померкшие и увядшие в супружеских союзах сексуальные реакции и ощущения. Так что с выводами относительно Иры, ее желания встретиться с Михаилом в Москве и позиции ее мужа по этому поводу было рано судить.
– «Не слишком ли много берешь на себя, умник несчастный? – сказал себе Михаил. – Ты никак возомнил, что не одна Галя, а все женщины, какие только видели тебя, тут же возмечтали получить тебя в свое употребление? Глупо, очень глупо, старая ты перечница! У нее нет проблем с сексом ни здесь, ни в Москве!»
Михаил не хотел идти дотемна. А раз так, надо было присматривать место. Если Галина компания будет идти до самых сумерек, догнать его было в их силах. Но у Михаила уже кончалось терпение, а мучиться без крайней надобности он не видел смысла. В таких условиях ему оставалось только одно – выбрать такое место для своего бивака, где никаким гостям нельзя было бы поместиться. Ну не хотел он подвергаться новому вторжению в ту сферу жизни, которая касалась – и должна была касаться – только его и Марины. И думать о муже Иры сейчас было без надобности, как и о любых других мужьях тех женщин, которых он любил. В свое время он ничего не имел против них, но считаться с их собственными интересами в отношении их жен по понятным причинам не хотел и не мог. Поэтому встречаться с ними Михаила никогда не тянуло, однако иногда приходилось, и тогда он вынужден был напрягаться, чтобы с его стороны разговор выглядел естественным, доброжелательным и заинтересованным.
Так началось его знакомство и с первым Марининым мужем. Саша сразу понравился Михаилу. У него была подкупающе мужественная внешность с подчеркнуто волевым подбородком, уверенность в себе хорошего специалиста и достойно ведущего себя человека. Он работал в закрытых организациях, занятых созданием и внедрением различных радиотехнических и наводящих систем для самых разных видов оружия. После окончания Московского энергетического института молодой радиоинженер и электронщик попал в суровые условия Корейской войны, где производил испытания и доводку новейшей самолетной аппаратуры в боевых условиях. Затем он участвовал в первом в советской истории подледном походе атомной подводной лодки к Северному полюсу, участвовал в монтаже и доводке станции слежения за искусственными спутниками Земли на Камчатке, затем на кораблях в южной части Тихого океана. Он подолгу находился в командировках, когда готовились к стартам космические ракетные системы и межконтинентальные баллистические ракеты. В Ключах на Камчатке он даже зимовал. Он был зрелым, закаленным, уважаемым и уверенным в себе человеком, когда в его поле зрения оказался Михаил.
Саша сразу понял, что его жена уже любит этого очень уж моложавого для своего возраста любителя туристских походов. Как и многие другие люди, прошедшие закалку в экспедициях на окраинах империи, в Мировом океане и в других едва доступных местах, он смотрел на туристов, «путешествующих без надобности», со снисходительностью устоявшегося матерого человека над теми, кто «задержался» в романтическом студенческом возрасте, старается создать себе трудности и приключения, на самом деле очень сильно уступающие реальным трудностям и опасностям в настоящей многодельной и многотрудной жизни. Михаил понимал, что Саша не видит в нем исключения из правил. Впрочем, Саша еще и теперь не без удовольствия ходил в несложные походы. Однако в первую очередь потому, что этого хотела жена.
Появление в доме постороннего мужчины, который явно пришелся по душе его любимой Марине, сразу встревожило Сашу, хотя он старался не показывать своего беспокойства вслух. Он, правда, после первой встречи поинтересовался у жены: «Тебе очень нравится Михаил Николаевич?» – Но она ответила, вкладывая так много чувства в слово: «ОЧЕНЬ!» – что он поспешно сказал: «Только не серьезно, ладно?» Однако с этим обращением он сильно опоздал. И при двух или трех следующих визитах Михаил – каждый раз по приглашению Марины – Саша уже не просто рассказывал о жизни и быте в экспедициях и командировках, но и о том, как там умели вести себя настоящие мужчины в критических случаях, когда требовалось доказывать свою жизнеспособность или стойкость в соблюдении интересов товарищей. Рассказы были о том, как они зимовали на Камчатке, как летали с отчаянными летчиками-штрафниками, которых за хулиганство в воздухе уже некуда было дальше ссылать, как падал в вертолете по-настоящему и как подыгрывал экипажу, когда тот имитировал отказ двигателя во время полета с инспектором ВВС и только у самой земли вновь включал его, наслаждаясь паническим состоянием проверяющего и особенно – неприлично-катастрофическими последствиями его испуга. Потом они сменились сообщениями уже дидактического, назидательного характера. Саша, принадлежа к тонкому слою так называемых «научников», был своим и в военно-авиационной среде. В том смешанном обществе, которое образовалось в Ключах, жизнь была изолированной от внешнего мира, от «материка», и довольно однообразной, а потому молодые женщины – жены офицеров – были очень непрочь внести в нее разнообразие с прибывшими из столицы «научниками». Бывало, они приходили в гости и без лишних хитростей просто садились им на колени, а то шли и еще дальше, чтобы не оставить у соблазняемых никаких сомнений, чего от них ждут и хотят. И научники, сами изголодавшись по женщинам, давным-давно отлученные от семей, все-таки оставляли офицерских жен без удовлетворения: «ну нельзя было этого делать, нельзя!» потому что они летали с их мужьями на отдаленные «точки», вместе рисковали и пили спирт, и поэтому путаться с их женами выглядело бы предательством друзей в том братстве суперменов, в котором привыкли ценить и блюсти достоинство других его членов не меньше своего. Словом, Михаилу явно указывали, что он ведет себя не так, как следует, если хочет, чтобы в этом доме его считали вполне порядочным человеком.