4. Оракул

Оракул стоял в стороне от выбитой в каменистой почве колеи. Чтобы оставить в прокаленной почве столь глубокие вмятины, ее наверняка должны были регулярно утюжить тяжелые атомные танки на гусенично-шаговом ходу. К самому гипостазису никаких ответвлений не тянулось, что настораживало. Надо думать, проезжавшие мимо примары, а на атомных танках по Венере передвигались только они, совершенно не обращали на Оракула внимания. Стоит себе и стоит, делов-то. Однако о том, что это именно Оракул, Минотавр вот так, на глазок, даже на хорошо вооруженный увеличительными стеклами глазок, определить не мог. Может, это, например, Видение Будущего, Мечта о Грядущем или какая-нибудь Утопия, поглоти ее бездна? Он подтянул к себе плетущегося впереди колонны сталков Сократуса, ослабил на несколько щелчков шейный захват, ткнул четырехпалой лапой в гипостазис:

– Что это?

Сократус, потерев натертое цепью горло, сказал:

– Оракул. Прозревает грядущее.

– Прозревает грядущее, – повторил Минотавр. В животе заурчало, видимо, в этом самом грядущем его ожидало обильное пиршество. Однако за время пребывания на поверхности Минотавр узнал – с пиршествами придется повременить до возвращения на Лапуту. Если ему вообще удастся туда вернуться. – Грядущее светло и прекрасно. Разве не так, Сократус?

Сталк понурил голову. За время плена он растерял весь лоск, облупился, пошел заусенцами, кутался в лохмотья и выглядел даже не бродягой, а беглецом из приветившей его фаланги. Что подвигло на бегство – известно ему одному, но результат налицо – Сократуса хотелось приютить и накормить от пуза. Впрочем, выглядел он так, как остальные, которых Минотавр тащил на цепи по единственно ему ведомому маршруту к Голоконде.

– Он действительно Оракул, – сказал Сократус. – Можешь спросить, о чем желаешь, и он откроет грядущее… в определенных граничных условиях.

– Ах, Сократус, Сократус, – качнул рогатой башкой Минотавр, – тебе ли не знать, что мироздание течет по известным законам механики. Задайся мы целью рассчитать движение каждой частицы из далекого прошлого в далекое будущее, остановить нас может не расчетная мощь, которой располагаем, а вопиющая тривиальность задачи. Нет ни в прошлом, ни в будущем ничего стоящего предсказания, предвидения и тем более предупреждения!

Сократус понуро молчал. Долгий путь на цепи истощил его, как остальных пленников. Сколько таких сталков он посадил на цепь! Ни один не пытался бежать, сопротивляться, да и просто возразить чудовищу, возникшему из туманного марева – черное и рогатое, громыхая копытами, звеня ловчей цепью, багровея буркалами и с сопением выдыхая из носовых щелей густые клубы пара. Они цепенели, покорно ожидая участи, уготованной им Минотавром. Он сам пока не понимал – как отправить добычу на Лапуту, да еще вернуть сталков, а заодно и самого себя в надлежащий облик – с кислородным дыханием и водно-солевым метаболизмом.

Вряд ли Оракул мог чем-то помочь, но попытаться стоило. Заодно дав передышку изнуренным сталкам. Минотавр свернул с пробитой в поверхности колеи, взвалил цепь на плечо и потащил за собой понурый улов пленников. Колея, по его разумению, вела к Тахмасибу, вдоль нее они двигались последнее время.

Вблизи Оракул оказался столь же нелеп, как и его назначение. Он походил на механизм, собранный без определенной цели из всего, что нашлось на Венере за сотни оборотов вокруг светила от прибытия первых автоматических станций. Минотавру даже показалось, что он различает их потускневшие от времени и кислоты шары и лепестки антенн. Того, кто сотворил Оракула, можно понять – из чего сооружать гипостазис, как не из подручных средств? Даже из кусков обшивки фабрик, давно потерявших белый цвет, став под воздействием атмосферы бурыми. Однако Оракул не был завершен, вокруг валялось достаточно хлама. Его приносили те, кто жаждал получить от гипостазиса прозрения собственного, а может, и чужого будущего. По вмонтированным по всему телу экранчикам пробегали помехи, не давая рассмотреть транслируемые изображения.

– Приветствую тебя, славный Минотавр! – прогудел Оракул. Рябь на экранах исчезла, множество лиц возникло на них, разглядывая чудовище. – Приветствую вас, славные сталки! Волю грядущего узнать возжелали, не так ли?

Минотавр скинул с плеча цепь. И волна прошла по сталкам – у них подкашивались ноги, они опускались на поверхность и застывали в нелепом поклоне перед этой горой рухляди.

– На этом планетоиде есть только моя воля, – сказал Минотавр. – И я ведаю грядущее, что ей уготовил. Пристанищем станет она, дай мне лишь срок и существ в том достатке, что для проекта потребны.

Тысяча ликов Оракула изображала тысячу чувств, которые вызывал Минотавр – страх и робость, веселье и обожание, равнодушие и отвращение. Глаза разбегались на них смотреть. Но вот на длинном кронштейне выдвинулся один из экранов, где маячил лик, как две капли воды похожий на Вергилия:

– Воля слепа твоя, демиург Минотавр, потому и не видишь, что в лабиринт заключен ты с целью, отличной от той, что превыше иных пред тобою предстанет. Тот, кто тебя направляет, ловко скрывает лик свой и руки, ты же гордыню лишь тешишь и дальше, оставаясь послушной игрушкой. Слишком уверен, будто известно тебе, кем ты рожден и кого матерью можешь назвать…

– Грр-р-р-м-м, – заскрежетал Минотавр. – Зря ты, Оракул, посмел матерь мою в речах помянуть ни к месту, ни к чести, будто имя достойной Пасифии ведать не ведаешь ты.