Когда-то белоснежные дырчатые кубы, откуда вырывались дымчатые струи наноботов, изменили цвет на преобладающий в окружающем мире, тем самым подтверждая отказ от попыток менять этот лучший из миров в пользу того, чтобы поддерживать его в первозданном совершенстве. Вслед за окраской произошло изменение формы, ведь правильная геометрия, прямизна граней и идеальная окружность отверстий также диссонируют пейзажу с его асимметричными округлостями пещер и каменистых холмов. Фабрика собиралась из кубов, они оплыли, словно побывав в реакторе, а точнее – в тисках Красного кольца, которое уже ушло отсюда, оставив лишь черный след там, где покоилось его тело. Не было здесь и Огневиков, верных спутников Красного кольца, а фабрика функционировала по вновь заданной программе, натужно отрыгивая плотные клубы наноботов, вероятно тех самых, что превратили Минотавра в обитателя Венеры.
Тын-ашшш… напомнил шелест Минотавру, словно предупреждая от опрометчивых действий, будто он что-то мог сделать с фабрикой голыми руками… тын-ашшш… Минотавр поневоле задумался: может, все-таки в его недюжинных силах если не исправить процесс синтеза наноботов, то хотя бы расстроить его до предела. И большая часть микроскопических машин при проверке будет признаваться браком и возвращаться на переработку. Нужно подправить иммунную систему фабрики, чуть изменить параметры…
Но для подобного нужны помощники.
2. Диалоги
Он не сразу обратил внимание на сидящих кольцом на земле, будто члены экспедиции под конец утомительного перехода выбрали подходящее место и устроились для отдыха. Пожалуй, это чересчур даже для Минотавра – вид нагих фигур вокруг плазменной горелки, изображавшей, как нетрудно догадаться, походный обогреватель. Над каждым из сидящих вилось облачко наноботов, будто мошкара болотная, но, в отличие от насекомых, микроскопические создания вели себя более бесцеремонно. Многочисленными нитями они втягивались в ушные и носовые отверстия сидящих, а висящие над лысыми головами тучки вибрировали, пульсировали, как огромные чернильные сердца. Затем туча втягивала щупальца, взмывала вверх и исчезала, но на ее место тут же заступал другой сгусток наноботов, и цикл повторялся. От горелки резака на стены пещеры отбрасывались искаженные тени сидящих, так что если некто мог созерцать только их, не видя тех, кто порождал островки тьмы, он вряд ли бы догадался, что это самые обычные разумные существа, а вовсе не чудища, похожие на многоруких великанов.
Сидящие, казалось, не обращали на происходившее с ними никакого внимания. Лишь вяло отмахивались, продолжая неторопливую беседу, Слова и смысл ее Минотавр не улавливал. Будто они общались на неизвестном ему языке. Вроде и знакомые слова, но понять их нельзя.
– Диакритус чересчур увлечен номинализмом, – говорил сидевший спиной к Минотавру. При этих словах он вытянул вперед руку и пальцем ткнул в одного из товарищей. Он, вероятно, и являлся упомянутым Диакритусом. – Мироздание насквозь материально на всех этажах бытия. То, что не имеет физического воплощения, не существует. Морок. Фата моргана. Даже смерть-цивилизация транслирует свое наследие в материальных формах, мы по недомыслию именуем их гипостазисами!
– Сократус резок в суждениях, – возразил Диакритус. – Вполне возможно вообразить существо мира, в котором идея для обретения существования минует стадию гипостазиса, обретаясь в мире идей, равно как тень разумного существа на стене пещеры – всего лишь тень, а не он сам. Не правда ли, Дедалус? – Диакритус ткнул в бок соседа. Тот сунул в горелку стальной штырь и задумчиво наблюдал, как он оплавляется и тяжелые капли металла падают на почву.
– Чтобы иметь совесть, надо иметь образец совести, воплощенный в гипостазисе. Если таковой образец отсутствует, каждый волен вложить в понятие собственное понимание, и в результате никакой совести не будет существовать. Равно как для того, чтобы реализовать проект, нужны не только чертежи, но и демиург – образец для тех, кто проект воплощает. Демиург – гипостазис гипостазиса.
– Понимаю, откуда ураган приходит, – пробормотал Дедалус. – Уж не про терраформовку Венеры толкуешь? О Телониусе скучаешь, Океан Манеева его поглоти?
Минотавр придвинулся ближе. Однако его не замечали, погруженные в беседу.
– Кстати, о смерти, – вскинул голову Сократус. – Разве сам Океан Манеева не является коллективным гипостазисом смерти? И Феодоровский процесс есть всего лишь следствие неуклюжих попыток разобраться в механизме гипостазиса. Это так очевидно – разум и накопленная им информация никуда не исчезает, не стирается из ума мироздания, но сохраняется. В особой форме. А когда все перейдем в форму существования Океана Манеева, то превратимся в пресловутую смерть-цивилизацию…
– Ха-ха-ха, – натужно произнес Диакритус, захлопав в ладоши. – Наконец-то тебе открылось происхождение смерть-цивилизации. Поделись с Оракулом.
Судя по наступившей тишине, упоминание Оракула произвело на сидящих неприятное действие.
Заслушавшись, Минотавр не уследил за железками, что тащил на плечах, одна из них выскользнула и глухо ударилась о почву.
– Кто здесь? – Диакритус вскочил. – Кто?
Минотавр вступил в круг. Вид его оказался столь непривычен для собеседников, что они вслед за Диакритусом поднялись. Лишь один, в драном скафандре, остался лежать, ибо в беседе участия не принимал, продолжая громко похрапывать.
– Приветствую, – сказал Минотавр столь зловеще, что некоторые из вставших вздрогнули. – Шел по своим делам, но беседа ваша привлекла мое внимание. Не будете сопротивляться, если и я погреюсь?
Диакритус, Сократус и Дедалус одновременно качнули головами: нет.
– Но, может, ваш спящий имеет аргументы против моего присутствия. – Минотавр указал на лежащего.