Книги
Кыш и я в Крыму
– Да… говорил… Но то деревья, скалы… или какая-то ваза… А я… я же живой человек!
– С вас можно смыть чернила. А с дерева порез ножом не смоешь! – неожиданно для себя сказал я. – И вы спали, значит, вам не было больно, а дереву всегда больно!
– Алёша абсолютно прав, – сказал Милованов.
– Странно, что раньше вы этого не чувствовали, – добавил Василий Васильевич.
Торий как-то растерялся, ничего не ответил, поднял с земли шершавый камешек, плюнул на исписанное плечо и быстро, как пемзой, стёр с него «Жору с Курской аномалии».
И только я хотел спросить Василия Васильевича, что такое Курская аномалия, как услышал испуганный визг Кыша, донёсшийся с нашего пляжа.
Я побежал туда и увидел, как мама пыталась поймать Кыша, который с жуткой скоростью носился по кругу и продолжал визжать. Я еле его остановил и всё понял: в ухо Кыша вцепился краб размером с полтинник, запутался клешнёй в шерсти и сам не мог отцепиться. Я его кое-как отсоединил от уха, он бочком, бочком заковылял по камешкам и пропал с глаз. Кыш, рыча, стал задними лапами откидывать камешки, один из них попал в ногу какой-то тётеньке, она вежливо сделала маме замечание, и нам, для того чтобы успокоить Кыша, пришлось уйти с пляжа.
65
Мы вернулись домой ровно в три часа. К моему и маминому удивлению, Анфисе Николаевне помогал выносить на улицу большой обеденный стол… Федя! А Норд лежал в тенёчке под чинарой. Федя объяснил, что сюда его прислал с запиской наш папа – переждать, пока уляжется шум из-за похищенной утки и нарушения режима. Но он, повздорив с Корнеем Викентичем, твёрдо решил не возвращаться в «Кипарис», а уехать домой вместе с Нордом.
Мама с Анфисой Николаевной, всё время поглядывающей на часы, начали накрывать на стол.
– Послушай, Федя, – сказал я, – ты, выходит дело, решил сбежать и о тебе останется здесь, в «Кипарисе», плохая память? Я сам по себе знаю, что пока не скажешь правду, то на душе будут кошки скрести. Ты уж лучше признайся, и тебя простят.
– Ладно! Ты меня не учи! – сказал Федя. – За утку я уже внёс деньги в бухгалтерию.
– А Геракл? А ваза? А скамейка?..
– Не береди мою душу, сам во всём разберусь…
Стол был накрыт, на нём стояли всякие вкусные вещи, а обедать нас почему-то не приглашали. Анфиса Николаевна в последний момент обнаружила, что, кроме всего прочего, пропала трёхлитровая бутыль с постным маслом, не с магазинным, а с украинским, домашнего приготовления, которое ей привезла с Полтавщины старая знакомая.
Мама хотела послать нас с Федей за постным маслом, но Анфиса Николаевна заправила винегрет сметаной и всё весело восклицала:
– Как же я забыла про масло?! Ведь всё вспомнила, а про него забыла! Стара, мать, стара… Но ты, голубчик, ответишь у меня за всё! Держись!
Я в двух словах рассказал ничего не понимавшему Феде о таинственных исчезновениях из нашего дома разных вещей и с огорода – огурцов.
– Странные дела, – сказал Федя и, вздрогнув, схватил меня за руку.
В калитке показался запыхавшийся Корней Викентич в своей белой шапочке Айболита, а за ним мой папа со свёртком в руках. Корней Викентич подбежал к Феде и сказал: