Книги
Кыш и я в Крыму
Пока он смывал последние буквы, я строил разные догадки насчёт утки и решил, что Норд её где-нибудь стянул.
– Почему? – спросил Василий Васильевич, которого так же, как меня, поразили ум и преданность Норда. – Почему непременно стянул? Почему не допустить, что пёс поступил честно, а не бросил вызов обществу, как, например, тип, лишивший павлина перьев.
– Но он же не мог эту утку купить! И в долг тоже не мог её попросить! – сказал я.
– Напротив! Я уверен, что у благородного пса был такой ход мысли: он, конечно, прекрасно знал слово «утка». Федя только и говорил ему про охоту, уток и так далее. И, возможно, неожиданное увольнение объяснил своей охотничьей нерадивостью. И, естественно, решил доказать человеку, которому поверил всей душой, что он не шалопай и тунеядец, а настоящий охотник. Я почему-то уверен, что он взял утку в долг. Такие личности не воруют! И если потерпевший обнаружится, то я сделаю всё, что в моих силах, для полного оправдания прекрасной собаки!
62
Пока мы разговаривали, Федя всё смыл ацетоном, банку, бутылку, молоток, кисть и тряпки бросил на землю и по тропе спустился к нам. Он первым делом молча и крепко пожал Норду лапу. И долго не выпускал её из своей руки. Потом поднял утку, завёрнутую в синюю бумагу.
– Ещё оттаять не успела. Свеженькая! Где же ты её добыл, верный друг? На складе? В магазине? Или у частного лица? На уголовное дело, выходит, я тебя толкнул? Отнёс бы ты её, что ли, обратно?
– Этого не стоит делать. Пёс обидится, – сказал Василий Васильевич. – Я предлагаю эту утку зажарить на вертеле, а другую купить в магазине, и отнести на кухню в «Кипарис».
– Дело говорите! У меня башка от голода кружится, – согласился Федя. – А почему вы думаете, что он стащил утку в «Кипарисе»?
– Вчера я случайно поинтересовался меню на завтра. «Утка жареная с гарниром», – сказал Василий Васильевич.
Кыш, почуяв, что дело пахнет жареным, таскал вместе с нами ветки и шишки для костра. Его развели на голом месте и окружили камнями, чтобы огонь не полз к сухой траве. Федя ловко выстругал вертел. На него насадили утку и вертеть поручили мне. А шею, ноги и потроха зажарили на углях и отдали собакам. Всё это быстро съел Кыш, а Норд от утятины отказался.
– Вот душа! Вот охотник! – удивлялся Федя.
Утка быстро зарумянилась, жир с неё капал на угли и вспыхивал. Дымок приятно щекотал ноздри. Я крутил вертел, сняв и кофту и рубашку, а остальные ворошили угольки и разговаривали. Федя всё выпытывал у Василия Васильевича, откуда тот почти всё о нём знает, но Василий Васильевич отвечал:
– Профессиональная тайна.
Наконец он проткнул острой веточкой утиную грудку и ножки. Из них прыснул светлый сок. Я нарвал свежей травы. Утка немного остыла на ней. Федя разрезал её охотничьим ножом и выдал всем по куску.
Мы жадно набросились на них, и каждый из нас сказал Норду:
– Спасибо, старина!
Костёр мы забросали землёй и камнями…
– Пушкина больше не видел? – напоследок, у нашего дома, спросил меня Симка.
– Ха-ха-ха! – снова добродушно захохотали мои новые друзья и забрали у меня фотоаппарат со вспышкой.