Спросил, может ли он полечить нашего воеводу? Толком, чем тот болен, я сказать не мог. Вроде, кашляет часто, лицо стало на сторону кривить. Я же не Авиценна, да и сам не видел, со слов агента. Лавр покручинился, что девки еще молодые, страшно на них больницу оставлять. Но, в конце концов, и он согласился. Набрал своих порошков, корешков, травок, котелки какие-то взял, ступки. Короче говоря, собрались и поехали. Точнее, пошли мы аж на восьми стругах. На пяти больших кораблях, с тремя мачтами шли люди военные. С людьми военными, которых я взял три сотни самых-самых, шли пушки. Точнее, пушки были установлены на двух стругах по шесть штук. Хоть и не особенно крупные, но и они – сила. Бьют на две тысячи шагов, считай, с середины реки можно берег обстреливать. Стреляют и ядрами, и картечью. На них же всякие военные запасы – порох, свинец, ядра, бердыши. Там же лежит спрятанный гатлинг и снаряженные ленты для него. Ну, и запас малый, чтобы в пути есть, пить. А вот на других судах воинов немного. Только для охраны. Там везут припас всякий для воеводской рати, везут ясак, чтобы оттуда отправить в Москву, на тех стругах едут отец Фома и дед Лавр. Не посольство, а целый караван. Ну, так не в мирную землю идем.

Теперь плыли не торопливо. Пристали в Албазине на третий день пути. Там все было в полном ажуре. Бекетов рвался с нами. С трудом удалось его уговорить остаться в крепости. Дескать, вызывал воевода меня, а не Петра Ивановича. А маньчжуров мы хоть и утихомирили, но совсем уж отпускать вожжи не стоит. Крепость есть крепость. Убедившись, что и здесь все в порядке, пошли далее. Уже в устье Амура к берегу стали постоянно выходить группы всадников, не особенно похожих на наших союзных хамниганов. Они совсем не радостно следили за караваном. Изредка даже пускали стрелы в нашу сторону. Правда, едва мы направляли струги в их сторону, всадники исчезали.

Как дошли до Шилки, так стало от чужих всадников аж в глазах рябить. Сначала думал, что это дауры князя Гантимура, что разорил городок, построенный Бекетовым. Но тех от силы человек пятьсот. А этих было существенно больше. Они что-то кричали, пускали стрелы. Пару раз я давал команду разрядить по ним десяток пищалей, да пару пушек. Оставив на берегу десяток трупов, орда снова скрылась. Но на следующий день появилась опять. К самому берегу уже не подходили, хоронились за холмиками и деревьями, но и следить за нами не прекращали. Воеводский острог был построен в устье реки Нерчи, притока Шилки.

При подходе к острогу мы увидели совершенно нерадостную картину. Острог был в осаде. Множество всадников, думаю, не меньше пары тысяч человек, носились вдоль острожной стены, посылая в осажденных кучи стрел. Многие стрелы были обвязаны паклей с чем-то горючим. В некоторых местах стены от них уже занимались. Пока защитники их тушили, но долго ли? Всадники не останавливались ни на минуту, стреляя на скаку. Со стен раздавались нестройные выстрелы. Изредка кто-то из всадников падал. Но, думаю, что и среди осажденных имелись жертвы. Наша флотилия была еще за поворотом. Мы же, вместе с дозорным отрядом на малом ялике наблюдали за ними.

– Похоже, мунгалы, – проговорил Макар – набег устроили и на острог нарвались. Они и местных тунгусов грабят, да и всех, кто попадется.

– Что думаете делать? – спросил Тимофей, глядя и на Макара, и на меня.

– Пусть Кузнец думает – отозвался Макар – У него башка больше.

– А и придумаю – зло ответил я. Как пировать, то все главные. А как решение принять, так это только я. Я дал знак назад остановить караван.

– Говори! – остановился Макар.

– Давай, Макар, людей готовь. Пусть щиты берут, пищали, пики. Все, как положено, гранаты пусть тоже возьмут. А ты, Тимофей, скажи пушкарям, чтобы шесть пушек на струге оставили, а остальные подготовили со станками на колесах в пешем строю идти. Ядра чиненные и огненные пусть возьмут. Попробуем высадиться, ударим по татям.

Вернулись на струг. Попросил передать отцу Фоме, чтобы готовил парадное облачение, когда в острог входить будем. Стругам дал команду двигаться к берегу. Совсем скрытно высадиться не вышло. Все-таки следили за нами по всей длине Шилки. Но то ли разведчики не сочли нас грозной силой, то ли не вполне дружили с теми, кто осаждал, но те продолжали наматывать круги вдоль стены острога. Мы выстроились привычным строем. В первом ряду щитоносцы-стрелки. Во втором заряжальщики-пикинеры. Далее, опять стрелки. В ряд стрелков вклинивались пушкари. Выходил залп в полсотни мушкетов. Конечно, внешнего впечатления наша кучка народу не производила. Но нам же не впечатление нужно.

Я огляделся. По полю так же сновали толпы всадников, а на некотором удалении стоял шатер, возле которого стояла еще одна небольшая кучка конных. Ага, мы, типа, начальство здесь. Вот с них и начнем. Пушкари приготовили запалы. Пять пушек нацелились на место, где осаждающих было особенно кучно, а одну я направил на шатер. Щитоносцы разошлись, а мы дали залп. Хорошо, надо сказать, дали. В шатер не попали, но картечью пару важных всадников задели. От шатра раздался вой. Основной залп лег просто отлично. Не меньше тридцати всадников посекло, многих сбросили вставшие на дыбы кони. Словом, смешались в кучи кони, люди. Точнее не скажешь. Минут десять паника была полная. Чтобы сунуть еще пару взяток на мизере, дали залп из пищалей. Тоже вышло неплохо. Еще сколько-то врагов упали с коней, а паника стала всеобщей.

Тем временем перезарядили пушки и дали еще один залп. В дыму и суматохе было трудно понять, насколько точно мы выстрелили. Но пару поддали изрядно. Немалая группа всадников кинулась в разные стороны. Зато другая с дикими воплями помчалась на нас. Вас-то нам и надо. Стрелки подняли пищали. Залп вышел шумным и вполне жутким. Первый ряд всадников будто споткнулся об одно и то же бревно. Люди падали под копыта лошадей. Порой лошадь придавливала всадника, он оставался под ней вопя от боли и ужаса. Несущиеся за ними конники, налетали на павших, тоже падали, увеличивая гору тел, растущую перед нашим строем. Почти сразу раздался второй залп, потом третий. Ружья передавались почти автоматически. Немногие добравшиеся до строя конные принимались в бердыши. Стрелы сыпались на нас. Но по большей части оставались в щитах, отлетали от кирас и шлемов. Пока не одного серьезно раненного. Это радует. Уже перед строем высилась гора едва ли не выше человеческого роста. Но упорные товарищи попытались обтечь наш неширокий строй с флангов. Щас. Такие финты мы проходили.

Задние линии выдвинулись, образуя некоторое подобие каре. Конечно, до суворовских каре нам далеко, даже до терсий Гонсало де Кордобы не доросли, но тоже не лаптями щи хлебаем. Встретили врага тем же слитным залпом, да еще и картечью добавили. Наконец, противник, кажется, сломался. Орда кинулась назад, а там и рассыпалась по окружающим острожек сопкам. Словно их и не было. Только у шатра остался человечек, склонившийся над каким-то трупом. Я велел его захватить, а отряду чиститься и приводить себя в порядок. Привели пленника. Макар не ошибся, это был монгол. Точнее, старик из монголов, с морщинистой кожей и совсем седыми остатками волос. Когда я спросил его через толмача, почему он не убегал, тот ответил сразу и обо всем.

Те уроды, которых мы прогнали были непобедимым войском Алтын-хана Ловсана. Кто такой Алтын-хан я немного помнил. Какой-то монгольский князек, правитель самого ближнего к Байкалу улуса, на которые распался осколок бывшей могучей империи Юань. Правда, где точно он расположен, я не очень помнил. Оказывается, не так далеко. Словом, сам хан ходил войной на кыргызов. Всех там победил. Ну, и ладно с ним. Мне не жалко. Кто такие кыргызы, я тоже не очень помнил. Где-то по Иртышу кочевали, кажется. А вот сын великого, лучезарного и прочее, и прочее хана, по имени Тушэту решил пошалить в другой стороне. И пошалил на свою голову. Над его трупом и лил слезы старик, бывший его воспитателем.

Как-то не по себе мне от этого стало. Молодой идиот решил славу добыть покруче, чем у батюшки. Вот и сломал себе шею. Не жалко. Не люблю таких орлов. А старика очень жалко. Видимо, ханеныш был ему дороже сына. Я распорядился поймать ему коня, отсыпал несколько серебряных монет, дал сумку еды и отпустил. Словом, от совести своей мелкими дарами откупился. Построил отряд. Конечно, мы выглядели уже не так празднично, как мне хотелось, но все равно круто. Щиты оставили на стругах. Зато оттуда к нам спустился отец Федор с заранее подготовленной хоругвью с ликом Богоматери.

Пошли крутым строем. Впереди полсотни с бердышами, над ними хоругвь и развивалась. За ними шли остальные бойцы с пищалями. Все при саблях, в кирасах и шлемах. Еще дальше пушкари с двумя пушками. Остальные оттащили на корабли. Перед войском шел отец Фома в парадном облачении и ваш покорный слуга. Картинка вышла эффектная. Тем временем Макар с оставшейся полусотней и пушкарями подогнал струги к пристани.

На стены вывали, наверное, все осадные сидельцы. Мы гордо шли к воротам. Да, сидельцы те еще. Оборваны, худы. Оружие такое, что обнять и плакать. Наконец, на стену поднялся сухонький и бледный мужичок в высокой меховой шапке с жесткими чертами лица.

– Кто такие? – крикнул он – Для чего идете в Шилкинский острожек?

– Мы – люди Амурские – во весь голос, но с важностью отвечал я – Я – приказной, сын боярский Онуфрий Степанов с своими казаками. Идем по вызову воеводы Афанасия Филипповича. С нами протоиерей Благовещенского храма отец Фома.