Немецкая самостийность

С началом Первой мировой войны, в октябре-ноябре 1914 г. австро-венгерский министр иностранных дел Л. Бертхольд, как заклинание повторял: «В этой войне главная наша цель — это существенное ослабление России, для чего в случае нашей победы мы приветствовали бы образование независимого Украинского государства»[295]. Потеря Украины будет решающим ударом по России, подтверждал начальник политического департамента германского генштаба ген. Бертерверфер, «она будет отделена от Черного моря и Проливов, от балканских народов и лишена лучшей климатической зоны»[296].

Сепаратистскую работу на Украине возглавлял генеральный консул во Львове Хайнце, под началом и финансовой поддержке которого украинские националисты уже в августе 1914 г. создали «Лигу освобождения Украины», которая издавала «Ukrainische Nachrichten»[297]. На немецкие деньги велась пропаганда величия Украины в гетманские времена[298], приход немцев подавался, как освобождение от тирании «москалей»[299].

В военные подразделения «Лиги» планировалось набрать добровольцев из западных областей и пленных украинцев. Пленные украинцы были сосредоточены в лагере «Раштадт», где в 1916 г. сформирован был «1-й сечевой Тараса Шевченки полк», одетый в национальные жупаны и к началу 1917 г. насчитывавший 1500 человек…»[300].

Переломным моментом стала Февральская буржуазно-демократическая революция 1917 г.: уже 4 марта в Киеве была образована Центральная Рада, которая потребовала территориально-национальной автономии Украинской народной республики (УНР) в составе 9-ти губерний (включая Екатеринославскую, Харьковскую, Курскую, Воронежскую и частично Таврическую (без Крыма)). Против выступил Первый областной съезд советов рабочих депутатов Донецкой и Криворожской областей, объединивший Харьковскую, Екатеринославскую губернии, Криворожский и Донецкий бассейны, заявивший 25 апреля в Харькове о своем единстве с Петроградом.

8 июня 1917 г. Рада провозгласила автономию, образовала секретариат (совет министров), и приступила к организации национальной армии. «Националистические настроения части офицеров, главным образом украинцев», «стали все явственнее проявляться» уже с первых дней февральской революции, «что было, — отмечает историк С. Волков, — явлением для русской армии ранее совершенно неслыханным…»[301]. В стремлении сохранить единство страны, в июле меньшевистские члены Временного правительства были вынуждены подписать соглашение о предоставлении Украине автономии, и одновременно разрешили организацию национальных войск. «В развитие распоряжений правительства, Ставка назначила на всех фронтах определенные дивизии для украинизации, а на Юго-западном фронте, кроме того, 34-й корпус, во главе которого стоял ген. Скоропадский»[302].

Против украинизации армии выступил «Киевский Совет рабочих и солдатских депутатов, (который) в середине апреля… большинством голосов (264 против 4) потребовал отмены образования украинских полков. Интересно, что таким же противником разделения армии по национальностям явилась польская «левица», отколовшаяся от военного съезда поляков в июне из-за постановления о формировании польских войск»[303].

4 августа Временное правительство России опубликовало циркуляр, согласно которому территория УНР ограничивалась 5-тью губерниями.

Однако уже к сентябрю, по словам лидера российских либералов П. Милюкова, стало ясно, что «Украина требует больше, чем просто быть «равноправным» членом федерации вроде штата Северной Америки, а претендовала на права суверенного государства… При этом конечно территория Украины расширялась за пределы пяти губерний, установленных Временным правительством»[304]. Спустя месяц после Октябрьской революции: 7 (20) ноября 1917 г. Центральная Рада провозгласила создание Украинской народной республики (УНР) в составе 9 губерний, которая уже 18 декабря была признана французским военным представителем в Киеве ген. Табуи[305].

В ответ 11–12 (24–25) декабря в Харькове I Всеукраинский съезд советов провозгласил создание Украинской советской республики, в рамках общероссийской федерации, которая уже 19 декабря была признана СНК РСФСР. 16-го января в Киеве вспыхнуло восстание против Центральной Рады. «Восставшие большевики — русские, украинские и инородные — овладели арсеналом; началась всеобщая забастовка, поддержанная 35-ю профессиональными союзами; к восставшим присоединились и украинские части»[306].

В разгар восстания 9 (22) января УНР объявила о независимости Украины, которая была тут же признана Германией. Цель этого шага, по словам руководителя германской делегации на Брест-Литовских переговорах Р. Кюльмана, заключалась в «ограничении Польши за счет использования противоречий между поляками и украинцами; оттеснении России от Черного моря и проливов…»[307].

Но 26 января «к Киеву подошла незначительная советская банда Муравьева, город немедленно перешел в ее руки. Рада, правительство и Петлюра бежали…, — командующей «белой» армией Юга России ген. А. Деникин делал в этой связи весьма примечательное признание, — было ясно, что большевизм советов побеждал психологически полубольшевизм Рады, петроградский централизм брал верх над киевским сепаратизмом»[308]. Фактический премьер-министр УНР В. Винниченко, вспоминая о тех событиях, признавал факт «исключительно острой неприязни народных масс к Центральной раде» во время ее изгнания большевиками и враждебности, которую вызывала проводимая Радой политика «украинизации»»[309]. «Большевизм, — подтверждал, представлявший германское командование на брестских переговорах, ген. М. Гофман, — победоносно распространялся; Центральная Рада и временное украинское правительство обратились в бегство»[310].

В итоге суверенитет Центральной рады, по образному выражению Троцкого, ограничивался комнатой, занимаемой в Бресте[311]. Тем не менее, 27 января (9 февраля) Германия подписала с Центральной радой сепаратный Брестский мир. «Особенностью этого мира, — подчеркивает немецкий историк Ф. Фишер, — было то, что он был совершенно сознательно заключен с правительством, которое на момент подписания не обладало никакой властью в собственной стране. В результате все многочисленные преимущества, которыми немцы владели лишь на бумаге, могли быть реализованы лишь в случае завоевания страны и восстановления в Киеве правительства, с которым они подписали договор»[312].

«Украинское правительство» было «одной фикцией», подтверждал ген. Гофман, но «мы во всякое время могли силой оружия поддержать и водворить его на Украине»[313]. Этот факт подтвердила сама Центральная Рада, обратившись «с телеграммой о помощи» к австро-немецким войскам, и 1 марта, благодаря, по словам В. Винниченко, «германским тяжелым орудиям»[314] («не менее 30 германских дивизий», «в ходе упорных боев с войсками русских большевиков»[315]), Центральная Рада вернулась в Киев. В начале марта немецкие войска вступили в Екатеринославль, 13 марта заняли Одессу, 7 апреля — Харьков, 28 апреля — Луганск, 30 апреля — Крым.

Возвращение националистов сопровождалось волной дикой садистской жестокости направленной, как против деникинских добровольцев, так и большевиков. Свидетели событий вспоминали: «Кошмар этих киевских трупов нельзя описать. Видно было, что раньше, чем убить, их страшно, жестоко, долго мучили. Выколотые глаза; отрезанные уши и носы; вырезанные языки, приколотые к груди вместо георгиевских крестов, — разрезанные животы, кишки, повешенные на шею; положенные в желудки еловые сучья. Кто только был тогда в Киеве, тот помнит эти похороны жертв петлюровской армии». «Много было убито офицеров, находившихся на излечении в госпиталях, свалочные места были буквально забиты офицерскими трупами…»[316]. Аналогичные свидетельства зверств петлюровцев приводил Российский Красный Крест[317].

«Медовый месяц» УНР закончился 26 апреля, когда немцы разогнали Центральную Раду. Причина этого, по словам немецкого историка Фишера, заключалась в том, что Раде «не удалось ни создать сколько-нибудь дееспособную армию, ни установить функционирующую административную систему, ни укрепить свою опору и репутацию в стране… На Украине, воцарился хаос… «Нынешнее украинское правительство, — приходили к выводу германские эксперты, — ни что иное, как клуб азартных политических авантюристов (держащихся на «немецких штыках»), которые полагают, что сделают нечто великое»»[318].